Артур и Джордж
Шрифт:
По донесению Маркью, на перроне стряпчий категорически отказался повременить. Тогда Кэмпбелл и Парсонс сели на ближайший поезд до Бирмингема отправлением в 9:53.
– Странная семейка, – сказал инспектор на мосту через канал между Блоксвичем и Уолсоллом.
– Более чем странная. – Сержант пожевал губу. – Но на вид они, с вашего позволения, сэр, люди вроде честные.
– Я вас понимаю. Преступный элемент мог бы у них поучиться.
– Чему поучиться, сэр?
– Лгать ровно столько, сколько требуется.
– Такому до второго пришествия
– Охотно извиняю.
Вскоре после одиннадцати двое полицейских уже явились в дом пятьдесят четыре по Ньюхолл-стрит. Контора занимала два тесных помещения; дверь в кабинет поверенного охраняла секретарша. Джордж Эдалджи безучастно сидел за письменным столом.
Кэмпбелл, готовый к любому резкому движению этого человека, сказал:
– Чтобы нам не пришлось обыскивать вас прямо здесь, сдайте пистолет.
Эдалджи поднял на него недоуменный взгляд:
– У меня нет пистолета.
– А это что же? – Инспектор указал на продолговатый металлический предмет, лежащий на столе.
С неизбывной усталостью в голосе поверенный ответил:
– Это, инспектор, ключ от двери железнодорожного вагона.
– Шутка, – успокоил его Кэмпбелл.
А сам подумал: ключи. Много лет назад – ключ от Уолсоллской гимназии, а теперь еще и вот этот. Подозрительный, однако, субъект.
– Я пользуюсь им вместо пресс-папье, – объяснил солиситор. – У вас, вероятно, есть повод вспомнить, что я специалист по железнодорожному праву.
Кэмпбелл кивнул. А затем, сделав официальное предупреждение, арестовал хозяина кабинета. В кэбе, по дороге в пересыльную тюрьму на Ньютон-стрит, Эдалджи сказал полисменам:
– Я ничуть не удивлен. В последнее время этого следовало ожидать с минуты на минуту.
Кэмпбелл покосился на Парсонса; тот мгновенно зафиксировал в своем блокноте слова арестованного.
На Ньютон-стрит у него изъяли деньги, часы и маленький перочинный ножик. Хотели изъять даже носовой платок, чтобы арестованный не попытался себя задушить. Джордж заявил, что в качестве удавки носовой платок бесполезен, и получил разрешение оставить его при себе.
В течение часа он находился в светлой, чистой камере, а потом на поезде в двенадцать сорок был перевезен с Ньютон-стрит в Кэннок. Прибытие в Уолсолл – 13:08, твердил про себя Джордж. Бёрчхиллз – 13:12. Блоксвич – 13:16. Уэрли-Чёрчбридж – 13:24. Кэннок – 13:29. Полицейские обещали транспортировать его без наручников, за что он был им благодарен. И все равно, когда поезд остановился в Уэрли, Джордж опустил голову и заслонился ладонью от мистера Мерримена и носильщика – те наверняка стали бы распускать сплетни, что его, дескать, вел под конвоем сержант в форме. В Кэнноке Джорджа посадили в полицейскую двуколку и доставили в участок. Там измерили его рост и зафиксировали другие показатели. Осмотрели одежду на предмет пятен крови. Незнакомый
– Минувшей ночью вы пришли на луг именно в этой сорочке? Похоже, сменили вчерашнюю на свежую. Крови-то не видно.
Джордж не ответил. Просто не видел в этом смысла. Скажи он «нет», офицер тут же припер бы его к стенке: «Стало быть, вы признаете, что минувшей ночью приходили на луг. Где сорочка, в которой вы были вчера?» До этого момента Джордж по собственному ощущению проявлял полную готовность к сотрудничеству, а впредь решил давать ответы лишь по существу дела, игнорируя наводящие вопросы.
В тесной камере света было мало, а воздуха и того меньше; в нос шибал запах отхожего места. Даже воды для умывания не предусматривалось. Часы у него изъяли, но, судя по всему, сейчас было около половины третьего. Две недели назад, размышлял он, каких-то две недели назад мы с Мод подкрепились в «Белль-вью» жареной курицей и яблочным пирогом, а после отправились по намывному променаду к замку, где я позволил себе легкомысленное замечание насчет Закона о продаже товаров и услуг, а какой-то прохожий безуспешно указывал нам на Сноудон.
Присев на низкую тюремную койку, Джордж старался дышать неглубоко и часто, а сам ждал, что будет дальше. Через пару часов его отвели на допрос к Кэмпбеллу и Парсонсу.
– Итак, мистер Эда-алджи, вам известно, для чего мы здесь.
– Да, мне известно, для чего вы здесь. Правильно говорить не «Эда-алджи», а «Эдл-джи».
Кэмпбелл не отреагировал. А про себя сказал: отныне, господин солиситор, я буду сам решать, как мне к вам обращаться.
– Вы осведомлены о своих законных правах?
– Думаю, да, инспектор. Нормы полицейской процедуры и доказательного права мне известны. Равно как и право обвиняемого хранить молчание. Я знаю, какие положены компенсации в случае необоснованного ареста и неправомерного лишения свободы. Знаю, к слову сказать, и Закон о диффамации. Помимо всего прочего, я знаю, в какой момент вы обязаны предъявить мне обвинение и в какой срок после этого предать меня суду.
Кэмпбелл заранее приготовился встретить сопротивление, хотя и не такое, к которому привык, зачастую требующее вмешательства сержанта и нескольких констеблей.
– Что ж, это облегчает нашу задачу. Случись нам преступить закон, вы, безусловно, нас тут же проинформируете. Итак, вам известно, почему вы здесь.
– Я здесь потому, что вы меня арестовали.
– Мистер Эда-а-алджи, не надо умничать. Мне попадались куда более крепкие орешки, чем вы. Ну, отвечайте, почему вы здесь.
– Инспектор, я не намерен отвечать на утвердительные высказывания, которыми вы, по всей видимости, сбиваете с толку непосвященных. Я также не намерен реагировать на уловки, которые отвергаются нашей судебной системой как подтасовка компрометирующих сведений. Но на любые ваши конкретные вопросы, имеющие отношение к делу, отвечу со всей возможной правдивостью.