Артур и Джордж
Шрифт:
– Конни, – мягко начинает он, – ты никогда не задумываешься, что происходит с нами после смерти?
Она пристально смотрит на брата. Состояние Туи ухудшилось? Маменька захворала?
– Это отвлеченный вопрос, – добавляет Артур, уловив ее тревогу.
– Нет, не задумываюсь, – отвечает она. – Разве что самую малость. Меня тревожит, что могут умереть мои близкие. А о себе я не тревожусь. Когда-то, наверное, тревожилась, но материнство многое изменяет. Я верю в учение Христа. Моей Церкви. Нашей Церкви. Той, от которой вы с матушкой отошли. А
– Ты боишься умереть?
Конни задумывается. Она боится смерти Уилли (еще до свадьбы она знала, что у него тяжелая форма астмы и он всегда будет слаб здоровьем), но страшит ее то, что его не станет, что его не будет рядом.
– Эта перспектива меня не прельщает, – говорит она. – Только зачем переживать раньше времени? Или ты клонишь к чему-то другому?
Артур коротко мотает головой.
– Значит, твою позицию можно обозначить как «поживем – увидим»?
– В общем, да. А что?
– Милая Конни… твое отношение к вечности – сугубо английское.
– Странная мысль.
Конни улыбается; похоже, уходить от разговора она не намерена. И все равно Артур не знает, как начать.
– В Стонихерсте у меня был друг по фамилии Партридж. На класс младше меня. Отличный принимающий в крикете. Любил втягивать меня в богословские диспуты. Выбирал наименее логичные церковные доктрины и просил меня их обосновать.
– Значит, он был атеистом?
– Вовсе нет. Истовый католик – мне до него далеко. Но он хотел внушить мне церковные истины путем их опровержения. Оказалось, что это не самая действенная тактика.
– Интересно, какая судьба постигла этого Патриджа.
Ее брат улыбается.
– Представь, он второй карикатурист в журнале «Панч».
Артур делает паузу. Нет, надо переходить к делу. Как он привык.
– Многие люди, Конни… большинство… страшатся смерти. В этом смысле они не похожи на тебя. Но сходятся с тобой в своих английских убеждениях. «Поживем – увидим», «не будем переживать раньше времени». Но разве страх от этого развеивается? Разве неизвестность его не усугубляет? И зачем жить, если не знать, что с тобой будет потом? Как осмыслить начало, если не знать, каков будет конец?
Конни так и не поняла, к чему он клонит. Она любит своего щедрого, шумного великана-брата. Считает, что он воплощает собой шотландскую практичность, освещаемую внезапными вспышками огня.
– Как я уже сказала, я верю в учение моей Церкви, – отвечает она. – И не вижу альтернативы. Кроме атеизма, который пуст, навевает невыразимое уныние и ведет к социализму.
– А что ты думаешь о спиритизме?
Она знает, что Артур уже не один год как приохотился к паранормальным явлениям. У него за спиной об этом поговаривают то намеками, то в открытую.
– Я, можно сказать, ему не доверяю, Артур.
– Почему? – Он надеется, что Конни хотя бы не проявит снобизм.
– Потому, что мне видится в нем фальсификация.
– Ты права, – к ее удивлению, отвечает он. – В значительной степени так и есть. Ложные
– Значит, я не ошиблась.
– И достойного описания он пока не нашел. У меня временами создается впечатление, что мир делится на тех, кто причастен к паранормальным явлениям, но не владеет пером, и на тех, кто владеет пером, но не причастен к паранормальным явлениям.
Конни не отвечает; ей не нравится логический вывод из этой сентенции, который сидит перед ней, не притронувшись к чаю.
– Но я сказал «в значительной степени», Конни. В значительной степени это фальсификация. Разве мы, оказавшись на золотом прииске, увидим только золото? Нет. В значительной степени – большей частью – мы увидим там пустую породу. А золото еще нужно поискать.
– Меня не убеждают метафоры, Артур.
– Меня тоже. Меня тоже. Потому-то меня и не убеждает вера – самая большая метафора. Я могу работать только с чистым и прозрачным светом знания.
Конни озадачена.
– Смысл исследования паранормальных явлений, – объясняет он, – сводится к устранению и разоблачению обмана и фальсификации. Остаться должно лишь то, чему есть научное подтверждение. Если устранить невозможное, то в остатке, скорее всего, будет пусть невероятная, но истина. Спиритизм не просит тебя совершать прыжок в темноту или переживать раньше времени.
– Выходит, он сродни теософии? – Конни почти исчерпала запасы своих знаний.
– Нет. Теософия по большому счету просто другая вера. Как я уже сказал, от веры я отошел.
– А как же рай и ад?
– Вспомни, как учила нас матушка: «К телу носи фланель, – наставляла она, – и не верь в муки ада».
– Значит, всем одна дорога – в рай? И грешникам, и праведникам? В чем же тогда стимул…
Артур не дает ей договорить. Он словно вернулся в юность и ведет споры насчет «тулия».
– Наши духи не обязательно успокаиваются с нашей смертью.
– А в Бога и в Иисуса ты не веришь?
– Верю. Но не в того Бога и не в того Иисуса, которыми на протяжении веков прикрывалась Церковь, порочная и духовно, и интеллектуально. И требующая от своих приверженцев отказа от мыслительной деятельности.
Конни сбита с толку и хочет обидеться.
– Так в какого же Иисуса ты веришь?
– Если внимательно посмотреть, что на самом деле сказано в Библии, если отрешиться от изменений и ошибочных интерпретаций, внесенных в текст по воле господствующих религий, то станет предельно ясно, что Иисус не кто иной, как прекрасно обученный экстрасенс или медиум. Апостолы ближнего круга, в особенности Петр, Иаков и Иоанн, явно были отобраны на основании своих спиритических талантов. Библейские «чудеса» – это всего лишь… нет, не всего лишь, а целиком и полностью примеры паранормальных способностей Иисуса.