Артуриана
Шрифт:
С этого дня Ланселот находился при дворе, получил новый меч и новый плащ, а также одну из спален в замке, в той его части, где жили рыцари, довольно далеко от покоев короля и еще дальше от башни, где располагались мои покои.
Отныне я могла видеть своего рыцаря постоянно, однако, не могу сказать, что тот как-то показал мне свою благосклонность: нет, при встречах он оставался неизменно приветлив, почтителен, но не более. Я надеялась, что он просто не осмеливается приблизиться к сестре самого короля, но не зря умела видеть будущее — сердце подсказывало
Я грустила, но не впадала в отчаяние, ибо в душе уже зародилась мятежная мысль — я могу в любой момент подчинить его себе с помощью магии, могу сделать так, что он полюбит меня. Да, такая любовь не будет подлинной, но я постараюсь забыть об этом. Однако пока надеялась добиться внимания моего рыцаря иным способом, не прибегая к заклинаниям и ритуалам.
День шел за днем, все они были похожи один на другой: я присутствовала на пирах и турнирах, остальное время проводила в своей комнате, упражняясь в волшебном искусстве, ощущала, как растет моя сила, но понимала, что она еще не достигла пика: я могу куда больше, нужно лишь ждать и учиться, учиться и ждать.
Так прошло три года, и Артур превратился из юноши, начинающего правителя, во взрослого мужчину и короля, в котором уже можно было различить признаки грядущего величия, что предрекал ему некогда волшебник Мерлин.
Сам чародей всего несколько раз посещал Камелот, проведать своего воспитанника, посмотреть, как идут дела в Логресе, и я неизменно была рада видеть учителя. Он передавал мне приветы от наставницы, травы и снадобья из леса, а я в ответ посылала Ниниане, Владычице озера, богатые дары и поклоны.
— Ты становишься все сильнее, моя прекрасная воспитанница, — сказал мне Мерлин во время прошлого посещения, — Скоро не будет никого, кто сможет остановить тебя, если понадобится. Пока еще ты не можешь равняться со мной и Нинианой, но скоро, уже скоро, достигнешь силы…
Мы стояли у окна моей горницы, глядя на равнины, что окружали замок. Я подняла на него заинтересованный взгляд.
— Что нужно, чтобы ее достичь, учитель? — спросила я.
— Лишь великие бедствия и страдания делают нас сильнее, позволяя идти вперед, — ответил Мерлин. — Но помни, великая сила — есть великая ответственность. Владеть ею страшно, огонь, что горит внутри, может однажды сжечь и тебя. И все же, у тебя доброе сердце, Моргана, верю, оно не даст тебе оступиться.
— Спасибо, — я кивнула. Не знала, доброе ли у меня сердце на самом деле, ведь не было повода это проверить. Повинуясь внезапному чувству, рассказала человеку, заменившему мне отца — нельзя же назвать отцом лорда Горлойса, коего я не помнила, или короля Утера, которому не было до меня дела, — о своей любви к Ланселоту, к несчастью, безответной.
Мерлин выслушал и нахмурился.
— Бойся, дитя, — произнес он задумчиво, — Подобные чувства могут довести до погибели, знаю по себе.
— Ты очень любишь ее? — улыбнулась я, — Ниниану?
Мерлин
— Думаешь, старики, вроде меня, не способны на любовь?
— А она тебя? Тоже любит?
— Она молода и ветрена, но мы уже столько лет вместе. Мне хотелось бы верить, что она любит меня. Скажем так, половина ее сердца точно любит меня. А вот другая — не знаю.
— А что же любит другая половина? — заинтересовалась я.
— Власть. Она честолюбива и жаждет господства.
— Над всем Броселиандом?
— Нет, — Мерлин покачал головой, — Над всем миром земным. И над блаженным островом Авалон. И над всеми мирами, коих тысячи тысяч.
— Ну, этого у нее не выйдет, — усмехнулась я.
— Остановишь ее? — на его губах мелькнула улыбка.
— Нет, конечно, нет, — я смутилась от его слов. — Просто никому это не удавалось раньше, не удастся и впредь.
Мерлин кивнул. Слова учителя заставили задуматься, и я поняла, что к своему удивлению никогда не размышляла о том, честолюбива я или нет. Видимо, все ж нет. Это Моргауза стремилась к власти и богатству, заключала выгодные союзы и гордилась своей ролью Оркнейской королевы. А я бы могла довольствоваться любовью Ланселота, положением любимой сестры Артура и могуществом, которое давала мне магия.
Как жаль, и столь малое, что просила я от судьбы, ускользнуло из моих рук.
Глава 5. Дикая охота
Подошла к концу осень, начались дни Самайна. В те времена Самайн был главным праздником: переход из мира земного в мир призрачный, прощание с мертвыми, поворот от лета к зиме — были на колесе Самайна, и в дни его все, от королей до бедняков, отдавали должное мрачному величию смерти. Теперь до весны природа и люди ждали возрождения, ждали, когда вновь засияет в небе солнечный диск.
В ночь на Самайн, когда двери холмов распахнуты и тоненькие свирели фей и эльфийские лиры зовут заблудившихся путников в волшебные земли, лучше держаться подальше от темных лесов, болот и отдаленных пустошей, ведь именно там можно стать пленником зачарованного мира.
Мне это не грозило, и я могла свободно гулять, где угодно, и однако же проводила дни в своей башне, погруженная в колдовские тайны, постепенно открывавшиеся мне.
Но когда наступил праздник, толпы повалили из города, к опушкам леса, где загорелись костры, и люди, нацепив маски зверей и птиц, украсив головы оленьими рогами, набросив на плечи шкуры, устраивали вокруг костров ритуальные пляски, а смельчаки прыгали через огонь.
Друиды раздавали беднякам щедрое угощение, разумеется, после ритуалов и молитв, провожающих солнце до весны. В эти дни его лучи покидали каменные кольца обелисков, чтобы вернуться уже ближе к Белтайну.
На мне в тот день было длинное темно-зеленое платье, богато расшитое, на плечах — накидка из лисьего меха. Лицо закрывала маска, украшенная фазаньими перьями.
Вместе с прочими танцевала я у костров, вместе с прочими внимала словами друидов и угощалась мясом, рыбой и фруктами.