Ашерон
Шрифт:
Это было правдой. И еще Ашерон осознал одну вещь до глубины души, что физическая боль исцеляется гораздо проще и быстрее, чем душевная.
— Пожалуйста, не обижай меня, Сотерия. — Прошептал он на атлантском.
Почувствовав тошноту от страха, Ашерон решил прислушаться к своей матери. Он вытянул руку и использовал свои силы, чтобы принести свою рюкзак себе в руку.
Тори нервно засмеялась.
— Ты не шутил о своих злых путях, не так ли?
— Не совсем.
Он добрался до самого дна и вытащил последний дневник. Его живот запульсировал от страха до такой степени, что он даже решил, что
— Я дарю тебе способность свободно прочитать это. Но знай, что делаю я это против всякого здравого смысла и доверяю тебе то, что никто никогда не знал. Никто. Это секрет, за который я готов даже убить, чтобы он таковым и остался. Ты поняла?
Тори сглотнула от угрожающих ноток в его голосе. Что же в нем могло быть такого ужасного для бога?
— Я поняла. — Он поставил свой рюкзак на пол.
— Я схожу в душ, пока ты читаешь.
Тори не шевелилась, пока Ашерон не вылез из кровати. Заинтригованная, она открыла книгу и охнула, когда поняла, что может свободно читать ее, как будто она была на английском. Она знала каждую букву, каждое определение. Это было потрясающе и пока она читала, то представляла сцены так отчетливо в своем мозгу, что казалось, что Тори смотрит настоящее кино.
Сначала в нем описывались интимные и безобидные детали жизни принцессы, пока она не начала рассказывать о своем брате…
Шлюхе.
Эш позволил воде стекать по его коже, пока он сам боролся с болью и злобой внутри себя. Тори никогда снова не посмотрит на него так, как раньше.
Никогда.
Какого черта он послушал свою мать? Ему следовало уничтожить все журналы его сестры.
Я такой говнюк.
Он не мог отрицать правду о себе. Его навсегда преследовало прошлое, которого он совсем не хотел. И в этот момент он ненавидел Эстеса больше всего, чем когда-либо раньше. Этот ублюдок лишил Ашерона всего.
Даже уважения Тори.
Выключив воду, Ашерон вышел из душа и обнаружил, что Тори стоит в дверях и смотрит на него. Стыд и смущение нахлынули на него из-за ее молчания, пока он тянулся к полотенцу, чтобы вытереться. Он уже приготовился к ее оскорблениям и злости.
— Прости меня за то, что я запятнал тебя, Сотерия. Я не имел никакого права.
Одна единственная слеза покатилась по ее лицу, когда она подошла к нему.
Эш напрягся в ожидании ее пощечины или ругани. Он не заслуживал ничего иного и не ожидал ничего большего, чем это. Но когда Тори притянула его в свои объятия и поцеловала, то Ашерон был совсем поражен.
Тори оторвалась от его губ и обхватила его шею руками, прижимая его покрепче к себе, когда весь ужас его человеческой жизни прошел сквозь нее. И мысль о том, что она посмела обвинить его в непонимании того, что значит быть высмеянным и униженным. Слава богу, что она не имела ни малейшего понятия о глубине его горя, когда он высмеивал ее.
Тори не могла говорить из-за избытка чувств, которые комом встали у нее в горле и начали душить. Она была зла и ее сердце просто обливалось кровью.
И в этот момент, Тори поняла, как сильно любила этого мужчину. Более того, слова Такеши теперь обрели для нее смысл.
"Заботься о нем, Сотерия. И помни, что требуется огромное мужество и великое сердце человеку, который не знал доброты, чтобы проявлять
Тори провела рукой по его гладкой идеальной спине, вспомнив истории его избиений. Они даже не позволяли его спине зарубцеваться, чтобы грубая толстая кожа хоть как-то могла смягчить боль от новых плетей. Все, что с ним сотворили, было таким неправильным…
— Мне очень жаль, что они сделали с тобой, Ашерон… Мне так жаль. — Он закрыл глаза и прижал ее к себе, вдыхая ее аромат.
— Ты не осуждаешь меня за это?
— За что?
— Я. — Он не мог заставить произнести при ней слово — шлюха.
Тори еще крепче сжала его, вспомнив его слова прошлой ночью о том, что он был сломлен. Вот что он имел ввиду тогда. Отстранившись, она обхватила его лицо руками, чтобы он смог видеть ее искренность.
— Ничего не изменилось между нами. Мне абсолютно плевать на твое прошлое, Эш. Правда. Для меня важен лишь человек, который сейчас стоит передо мной.
— Я не человек, Сотерия.
Да, он не был человеком. Он был богом. Могущественным. Смиренным. Добрым и смертельно опасным. Впервые она поняла все блики, которые видела в нем раньше.
— Я знаю. Но если ты думаешь, что твоя божественность извиняет тебя за то, что ты не опускаешь стульчак, то ты глубоко заблуждаешься. — Эш засмеялся, пораженный ее силой и чувством юмора, а не зависимости от ситуации.
— Я не привык, что со мной находиться рядом кто-то еще.
— И это я знаю. В этом плане мне тоже повезло. Моя семья дралась бы с самим дьяволом, чтобы защитить меня. Я не могу представить ту силу, которая тебе потребовалась, чтобы прожить в этом мире в одиночку, не иметь убежища от тех, кто обижал тебя. Но я тебя не брошу. Если я и могу показать что-то в этой жизни, так только верность к тем, кого я называю друзьями. Для меня это будет даже больше, чем честь стать твоим другом, Ашерон. Если ты, конечно, мне позволишь.
Боль разорвала его сердце от ее предложения и единственной правды, которую он не мог отрицать.
— У меня никогда не было друга, кто знал бы обо мне все до единой детали.
Он не считал Артемиду за друга, а недостача информации привела Ника к смертельному концу. Если бы он достаточно доверял Нику, хотя бы для того, чтобы представить его Сими, то Ник никогда бы с ней не переспал, знай он, что она принадлежала Эшу. Это была ошибка, которая стоила им обоим всего.
— Я знаю, о чем ты думаешь, Эш. — Сказала она, отступив назад, чтобы посмотреть на него. — Ты доверился мне и я никогда тебя не предам. — Время покажет. Тори посмотрела вниз и тепло улыбнулась. — Кстати, ты очень милый, когда обнажен. А теперь одевайся. У меня есть к тебе вопросы.
В мгновение ока Ашерон уже стоял одетым. У Тори расширились глаза от таких возможностей.
— Знаешь, а это должно быть довольно удобно. Спорим, что ты никуда не опаздываешь, а?
— Я стараюсь. Так какие у тебя ко мне вопросы? — Она отвела его назад в комнату, где на кровати лежал дневник.
— Прошлой ночью ты сказал мне, что у тебя есть беременная дочь. По датам в журнале я знаю, сколько тебе лет. А сколько лет ей?
— Мне был двадцать один год, когда она родилась. — Это было самое простое объяснение возраста Кат.