Ассасин
Шрифт:
– Это Арсуф. Крепость у моря. Стены города мы основательно разрушили, но некоторые строения не успели превратить в груды камней, хотя и они значительно пострадали. И все же, если крестоносцы дойдут до Арсуфа, они смогут там укрыться и передохнуть. Это нежелательно. Будет лучше, если сражение произойдет на подступах к Арсуфу. Я вижу, здесь есть лес? – Он указал на карту.
– Арсуфский лес, – подтвердил кто-то из присутствующих.
– Что ж, нападать в лесу мы не станем – это только внесет путаницу и наши стрелки не смогут помогать конникам. Но когда колонна крестоносцев выйдет на равнину за лесом, войско моих верных курдов и отважных тюрков нанесут свой удар. С ними же будут и тяжеловооруженные египетские воины-аскеры. Пусть нападают с фланга и ра зят арьергард противника,
Султан перевел дух, медленно провел руками по длинной бороде. При этом он внимательно оглядел присутствующих.
– Войско наших курдов поведешь ты, мой Таки ад-Дин, – улыбнулся Саладин своему горячему племяннику. – Аскеров направишь ты, Баха. Наскочишь, когда войска Таки ад-Дина уже вступят в схватку. И не давай им спуску, ибо только так мы сможем разорвать колонну неверных франков.
– А мамлюки? – спросил аль-Адиль.
Мамлюки были самой боеспособной гвардией Саладина. Набранные из детей невольников, с детства воспитанные воинами и прекрасно обученные сражаться, они получали за свою службу свободу и хорошую плату и были беззаветно преданы Саладину. Но султан, будучи правителем, только руководил битвой и никогда не рисковал своей жизнью в жестокой сече, хотя обычно перед боем проезжал перед войсками, одним своим присутствием воодушевляя воинов Аллаха. Сейчас же он, повернувшись к брату, сказал:
– Мамлюки будут при мне. Я решу, когда им вступить в битву и закончить разгром кафиров. И поведешь их ты, Адиль. Моих мамлюков, своих мосульцев, а также воинов из Дамаска.
– Слушаюсь и повинуюсь, – склонившись, ответил младший из Айюбов. А когда выпрямился, старший понял, что аль-Адиль не станет больше перечить, – миндалевидные глаза брата, такие же черные, как и у самого Саладина, горели воодушевлением. – Мы отомстим неверным за кровь наших единоверцев, пролитую под Акрой.
Ох, лучше бы он этого не говорил! Многие эмиры до сих пор не могли простить султану, что тот отказался платить выкуп и из-за него погибли зарезанные, как овцы на заклании, превосходные воины. Саладин видел, как потемнели лица присутствующих эмиров. Но он не дал им опомниться, принявшись назначать командиров, объяснять, кто на каком крыле будет сражаться и как важно разделить войско крестоносцев до того момента, как франки смогут выставить против них свою тяжелую смертоносную конницу.
– Мы навяжем Мелеку Рику сражение на наших условиях! – горячо говорил предводитель правоверных, видя, как воодушевленно они его слушают, согласно кивают. – Завтра пятница – день, который у всех, кто исповедует ислам, посвящается молитве. Но на этот раз молитвой для нас станут ненависть к врагу и наша победа. Мы остановим эту стальную змею – армию презренных франков! О, я объявил священную войну джихад и, клянусь тюрбаном Пророка, не выпущу из рук оружия, пока по моей земле ходит хоть один неверный!
Темные глаза Салах ад-Дина искрились молниями, грудь бурно вздымалась. Но он заставил себя успокоиться.
– Ну а теперь помолимся, – закончил он уже другим, смиренным и тихим тоном, при этом вскинув голову и поднятые ладонями вверх руки. – Помолимся, ибо Аллах велик и славен. Он не оставит правоверных!
– Да будет так! Да будет славен Аллах во веки веков, и Мухаммад, пророк его!
Глава 5
Еще до рассвета, до того, как звуки труб оповестили крестоносцев о начале нового дня, в стане поднялись повара и обозные слуги, чтобы приняться
За обоз отвечал Гвидо де Лузиньян. Его люди следили за возами с фуражом, а также за тем, чтобы к каждому стану и отряду вовремя отправляли еду и запасы воды на день. Конрад подшучивал, что вот-де король Иерусалимский стал главным по кухне, – почетная, но не слишком-то славная обязанность. Однако и сам маркиз был не против, что его воины могли перекусить первыми и им доставались самые лучшие куски мяса.
Мартин, успев еще затемно ополоснуться в море, уже облачился в доспехи, поел и теперь упражнялся с тяжелой шипастой булавой. Его кисть гибко вращалась, совершая резкие обороты с опасным оружием. Действительно опасным: Мартин знал, что тонкая на вид броня мусульман на поверку бывает настолько прочной, что меч не в состоянии ее разрубить, зато булава наносила столь сокрушающие удары, что дробила кости, рвала звенья кольчуг, вдавливая их в полученные раны. Однако… Готов ли он сам сражаться, если дело дойдет до столкновения?
Отставив булаву, Мартин огляделся. В утреннем сумраке повсюду слышалось пение литании, многие молились, преклонив колени у походных алтарей. Сейчас крестоносцы просили Всевышнего проявить к ним милость, ибо кто знает, что принесет новый день.
Все же эти воины поражали Мартина своим воодушевлением. Хотя чем тут воодушевляться? Ведь после того, как войско вступило в сырую, изнуряюще душную землю Шаронской долины, кроме жары и нападок сарацин, крестоносцев стали тревожить и другие напасти: москиты, тарантулы, рычащие в зарослях львы, от голоса которых бледнели даже самые решительные вояки. Увидели они и огромных, ужасных обликом крокодилов. Прошлой ночью, во время остановки у речки, какую называли Крокодиловой, одну из прачек, толстуху Кло, утащило это жуткое чудовище, и воины потом еще долго не могли успокоиться. Женщина была немолода и непривлекательна – только таких Ричард позволил взять с собой в поход, дабы не наводить воинов на греховные мысли, – но порой солдатам так нужны ласковое женское слово, участие, забота. Так что о толстухе Кло в войске искренне горевали, молились о ее душе… и о своих, так как крокодилы вызвали у воинов ужас и омерзение. Но вот настал новый день – и крестоносцы снова были полны надежд, воспрянули духом и готовились идти далее.
Да, несмотря на все трудности, эти люди верили, что страдания и опасности ниспосланы им, чтобы испытать их на стойкость и выносливость. Священники уверяли, что путь к Христу – это умение найти смирение внутри себя и принять все, что дается Господом, без роптания. Непростое испытание, но Мартин видел, что эти решительные воины справляются: не жалуются, среди них практически нет дезертиров, зато есть цель, ради которой они готовы вынести все, что угодно. Они были едины в этом, и единство делало их несокрушимой силой. Но Мартин не считал себя одним из них. Спрашивается, что он тут делает? Ведь его ждет невеста!
Странно, но в последнее время мысли о Руфи тут же наводили его на воспоминания о Джоанне. Мартин надел шлем и сквозь прорези поглядел туда, где покачивались на волнах многочисленные корабли флота крестоносцев. Он узнал, что на одном из них находится трофей Ричарда – киприотская царевна. А с ней знатные дамы ее свиты. Неужели и англичанка там? По крайней мере после рассказа Эйрика о встрече с Джоанной Мартин вполне мог такое предположить.
Эйрика он увидел буквально через пару минут. Рыжий приближался, ведя под уздцы двух лошадей – своего бурого и Персика для Мартина.
– Арсуф, – негромко произнес Мартин, поправляя подпругу у саврасого. – Это по пути, и оттуда мы уедем, оставим поход.
Покрытое рыжей щетиной лицо Эйрика расплылось в улыбке.
– Ну, наконец-то!
Но, оглядевшись по сторонам, он посуровел.
– Они-то, конечно, славные парни, эти воины Креста, и хорошо держатся, клянусь воинственным Тором. Однако это не наша война, малыш. Так что… Но почему, собственно, Арсуф? Может, прямо сейчас? Пришпорим коней и…