Астарта 2. Суд Проклятых
Шрифт:
– Да он не знает, как туда попал, Ханна, – произнёс усталый мужской голос, и за плечом женщины возникла долговязая фигура в свободном комбинезоне, походившей больше на робу чернорабочего. Ханна ещё раз смерила Романова тяжёлым взглядом, потом с усилием кивнула, соглашаясь со скуластым мужчиной, стоящим за её плечом, и протянула лежащему правую руку, чтобы помочь подняться на ноги.
– Меня зовут Ханна Шойц, ещё пару часов назад я исполняла обязанности судьи на планете Эклектика, и до срока окончания моей работы на МАСК оставалось чуть больше года. Теперь я сижу в вонючем трюме пиратского
– Почему гуманиста? – пряча улыбку за сосредоточенностью, спросил Марк, хватаясь за руку Ханны.
– Он настоял на том, чтобы не выбрасывать тебя за борт, – пожала плечами Ханна. – После того, как меня попросили вытащить для проверки тебя и его из программы реабилитации, – добавила она, помогая Романову встать ровно. Руки у Ханны оказались неожиданно сильными, тёплыми и красивыми.
Внутри Романова что-то глухо стукнуло, на мгновение замерло и разлилось по телу жаркой волной.
«Бред какой-то, – сердито мотнул он головой, – полковник я или где, чтобы от женских пальцев с ума сходить».
– Маттершанц, – представился незнакомый мужчина, отвесив лёгкий старомодный поклон. Его лицо было словно выточено из камня или спрессованной пластбумаги. Угловатое, местами излишне грубое, но с большими живыми глазами, стирающими впечатление неприязни или отторжения. Кожа у Маттершанца имела странный оливковый загар, словно мужчина либо долго находился под светом звезды определённого спектра, либо имел в роду азиатские гены.
И Марк помнил этого человека, как и то, откуда у него загар. Пляж с пирамидальными песчинками, вынесенный приговор, лицо доктора Маттершанца и прощальное рукопожатие прохладной руки небожителя человеческого сектора космоса…
– Оденься, Марк Александрович Романов, – с холодной усмешкой сказала Ханна, кивая на лежащую в углу скомканную робу того же цвета, что и у Маттершанца.
Только теперь бывший полковник заметил, что стоит, возвышаясь над женщиной почти на целую голову, совершенно обнажённым. И в этот момент Романову стало стыдно. Да так сильно и неудержимо, что он, к своему ужасу, почувствовал, как краснеет.
Марк Александрович даже не помнил, когда в последний раз ему было именно стыдно. А уж красные пылающие щёки он видел у себя только в далёком детстве, когда в очередной раз получал выволочку от прадеда за спешку и плохо собранное снаряжение для длительного похода.
«Ети меня в душу гжелевским мишкой, – мысленно выругался Марк, с каменным выражением лица натягивая на себя предложенные тряпки. – Дальше что, полковник? От смущения так разволнуешься, что по малой нужде будешь выходить в открытый космос?»
Насущная, в прямом смысле, проблема тут же одарила бывшего полковника тяжёлым ощущением переполненного мочевого пузыря.
Словно угадав его мысли, Маттершанц кашлянул и кивком головы указал на дверь у дальней стены.
Марк покраснел ещё больше, но продолжил сжимать зубы и отрешённо посматривать в сторону. А вот темноволосая женщина смотрела на Романова пристально, изучающе и с долей веселья в прищуренных тёмных глазах.
Романов оделся и открыто взглянул в лицо Ханны. Та не отвела прямого
– Извините, кажется, я вам мешаю, – вежливо произнёс Маттершанц, отступая подальше во мрак трюма.
– Нет, – синхронно повернув к нему головы, в один голос ответили Марк и Ханна. – С чего ты взял? – спросила бывшая судья.
– Ну… – мужчина замялся, беспомощно глядя в сторону. – Между вами произошла первичная химическая реакция, которая неизбежно повлечёт за собой продолжение, с большой долей вероятности способное оформиться в ласки и дальнейший процесс…
– Кхм, – кашлянул Марк, отступая от Ханны подальше. – Ты болен? – с несвойственным ему участием спросил он у Маттершанца, бросая на него обеспокоенные взгляды. Оказаться в одном трюме с умалишённым Романову совсем не хотелось. Да ещё и с умалишенным представителем древней расы искателей. Романов никак не мог понять, узнал ли его доктор Маттершанц, но сам он совершенно точно узнавал давнего знакомого.
– М-да, – только и сказала Ханна. – Матти, не надо так прямо отвечать на вопросы, это, как бы тебе сказать, смущает людей.
– Прости, Ханна, – скис Маттершанц, комкая длинными пальцами ткань своей робы. – Я вовсе не хотел никого обидеть. Но мне показалось, что вы могли бы…
– Понимаешь, в чём дело, – старательно подбирая слова, начал Романов, – если я или Ханна чего-то захотим, мы сами способны удовлетворить свои желания.
«И уж точно без советчиков», – мысленно добавил он.
– Но вы же такие маленькие, – с ноткой боли сказал Маттершанц. Романов посмотрел на Ханну, которая от слов своего спутника выглядела такой же ошарашенной, как и бывший полковник. Марк хотел уже было растолковать этому раскосому идиоту, что уж кто-кто, а он не просто не маленький, но и весьма себе опытный и бывалый мужчина и даже в прошлом полковник, но Маттершанц продолжил:
– Даже ты, Марк, до сих пор ещё нуждаешься в друзьях и осознании себя самого.
Романов подавился тем, что хотел сказать, запихнув подальше мелькнувшую мысль о сортире, а Ханна непонимающе уставилась на Марка.
– Внимание! – раздался мрачный голос корабельного искина из встроенных в потолок динамиков. – Грузу рекомендуется свернуться в компактные комочки, которые выгодно оттенят дальнейший полёт в безвоздушном пространстве рядом с обломками корабля. Судно закодировано, заминировано и атаковано.
Марк бросил взгляд сначала на Ханну, сосредоточенно всматривающуюся в лицо своего спутника по имени Маттершанц, а потом придирчиво оглядел трюм, в котором они все были заперты. Корабль тряхнуло, по корпусу подряд прошло несколько чувствительных волн от дестабилизации силового поля, старательно поглощавшего заряды, достигшие корабля, и где-то совсем рядом послышалось душераздирающее мяуканье. У Марка сложилось чёткое впечатление, что мимо грузового отсека пронёсся огромный котище, мявкающий на бегу в поисках укрытия. Следом за мяуканьем раздались тяжёлые шаги и приглушённая брань кого-то из экипажа, а в следующую минуту дверь в дальней стене открылась, и брань стала очень разборчивой.