Астраханский вокзал (сборник)
Шрифт:
Телефонная трубка не была предназначена для переговоров втроем: голос Холодилина то пропадал, то появлялся снова. Денисов понял только, что он вместе с Кирой останется в засаде у дома. К ним присоединится опергруппа. После задержания Маевского опергруппа произведет обыск в его комнате.
– ...Запрос в Юрюзань мы сейчас отправим, кроме того, вышлем самолетом оперативную группу. К утру придут первые ответы, - услышал еще Денисов.
– Все ясно?
– Ясно, товарищ полковник.
– Колыхалова обращалась к начальнику как-то особенно звонко и даже здесь, в темноте
Денисову это не нравилось: говорить надо со всеми одним тоном.
2 января, 22 часа 10 минут
Лучший момент для того, чтобы завязать, исчезнуть, вернуться к тому, от чего ушел, было трудно придумать.
Илья понял это не сразу - лишь отшагав добрых километров пять по шоссе. Впереди, будто огромные зонтики, по линейке выстроились мачты светильников. Они вели в Москву. Мороз то усиливался, то отпускал снова - менялось направление ветра.
С Капитаном было покончено навсегда, все произошло само собой. Уверенный в том, что Илью арестовали, он наверняка бежал к себе в Одессу. Капитал у него был. Ничего не осталось после их недолгого сотрудничества. Только стихотворение: «...и порою в ночном дозоре глянешь за борт, и под тобою то ли небо, а то ли море...»
Для самого Ильи путь на вокзалы закрыт - ищут! Может, и к лучшему все? Хватило бы у него самого силы завязать?
«Но почему я решил, что меня будут искать только на вокзалах? Из чего это следует?»
Таким образом, все сходилось на одном - срочно, сейчас же, надо переехать на дачу, исчезнуть, залечь, никому не давать знать о себе. Не выходить даже в магазин... Тогда... Тогда по истечении некоторого времени можно будет вернуться в Юрюзань таким же честным, свободным человеком, каким уехал на экзамены. И не только честным.
Переезд на дачу он перенес на ночь - больше такси, меньше людей. Оставалось как-то убить время - ходить по улицам было рискованно.
Вечер Илья провел в библиотеке. Копался в журнальных подшивках, перелистывал словари. Несколько книг попросил оставить за собой - «Оксфордский учебник» Хорнби, Джесперсена и одну историческую «Война с Ганнибалом» - о битве при Каннах.
Илья ушел из библиотеки перед самым закрытием. Милиционер у выхода проверил его контрольный листок, Илья оделся, пешком через пустой Большой Каменный мост подался в сторону метро «Новокузнецкая».
Особенная послепраздничная тишина стояла на набережной. Транспорт почти полностью отсутствовал. На Пятницкой, у магазина «Меха», Илья неожиданно наткнулся на группу женщин.
– Что-нибудь случилось?
Одна, побойчее, со свернутой в трубку школьной тетрадкой, в черном жакете, засмеялась, махнула рукой на витрину.
– Шубы стережем! Для вашей жены не требуются?
Илья поколебался.
– Записывайтесь, пока желающих мало.
Жене, безусловно, понадобится шуба: на Рижском теперь показываться рискованно. Но ведь он хотел исчезнуть уже сегодня ночью?
– Это ведь вас ни к чему не обязывает! Хотите - приходите, хотите - нет!
– Она угадала его сомнения.
–
– Между прочим, мужские шапки тоже будут.
– У меня есть.
Он не покупал себе ничего, кроме самого необходимого, презирал мужчин, придававших значение своим туалетам - «внизу с разрезом, здесь две пуговицы...» Не это, считал, главное.
Главное... Всегда вперед и было главное!
Так и шло: «Сначала перейди в следующий класс!», «Поступишь в техникум, будешь получать стипендию - делай как знаешь!», «Вот сдашь сессию...», «Сначала получи распределение!», «Женишься...»
Наверное, были и другие наставления. Даже определенно - о чести, о порядочности. Но ведь дети усваивают от родителей не то, о чем им чаще приходится слышать, а прежде всего то главное, порою даже незаметное, что родители часто и не предполагают в себе, только догадываются и бывают страшно удивлены, обнаруживая много лет спустя в своих детях.
«...Живут люди. Фибиков хапнул десять тысяч... Сейчас кум королю, сват министру... Машина. Дача».
«Хабибулина помните? Уже в Москве живет! Вызвал мать, будет записывать дачу на нее - восемь комнат, ванная, гараж. Газ подведен, вторую половину записали на золовку...»
Собственно, жизнь с ее будничными радостями отодвигалась все время на неопределенный срок. Не хватало всегда какого-то существенного компонента, чтобы начать дышать полной грудью, по-настоящему.
За седьмым классом грозно вставал восьмой с его четырьмя сложными экзаменами, за одним днем рождения - другой, казалось, еще более значимый, а там уже самостоятельная жизнь со своими вехами - рубежами... На выпускной вечер в десятом классе не пошел: если уж отмечать, то поступление в институт!
На приемных экзаменах в институт - сразу после школы - срезался...
Сегодняшний день не имел веса, потому что был как бы только ступенькой к завтрашнему, праздничному. А завтрашний никак не приходил: чего-то не хватало. Много раз думал об этом: «Сколько же можно ждать?»
Заочный педагогический институт, работа в школе - все было лишь временным... Институт иностранных языков обещал впереди вполне определенные реальные перспективы.
Постоянное ожидание давалось нелегко. Илья срывался на мелочах, не мог заставить себя садиться за учебники. У него вошло в привычку приезжать на сессии в Москву без подготовки, на авось, слоняться вечерами у витрин магазинов, ресторанов. В институте его несколько раз предупреждали, он давал последнее слово - жена ни о чем не знала. И вдруг как снег на голову два заваленных экзамена, приказ по институту, список отчисленных.
«Если Илья Маевский только тростник колеблющийся, пусть погибает, а если это человек мужественный - пусть пробивается сам!» В тот самый день судьба послала ему Капитана.
Неожиданно Илья подумал о жене. Эмоционально она была раскованнее его. Когда Илья улыбался, она уже смеялась, когда ему было только смешно - хохотала. Она плакала, когда Илья бывал лишь расстроен. Она не умела лгать.
«Что же с ней будет, если она все узнает?!» - впервые вдруг с особой отчетливостью подумал Илья.