Ася находит семью
Шрифт:
— Ждите меня здесь, в зале, — распорядился Андрей. — Найду своих, разузнаю насчет теплушки и вернусь.
Вокзальная суета, едкие запахи карболки и махорочного дыма оглушили Асю. Она остановилась, безразличная к тому, что ее толкают и ругают: не там-де и не так стоит.
Варя лихорадочно выискивала местечко, куда можно было бы усадить Асю. Пристроить ее — означало развязать себе руки. Наконец удалось втиснуть девочку между чьими-то мешками, поставить у ее ног туго набитый рюкзак. Злоумышленники не могли знать, что в рюкзаке кипа брошюр, которые Андрей по дороге захватил в издательстве ЦИК, поэтому Варя шепнула:
— Если отойду, не зевай! Народ такой, что
Правда, ближайшие соседи Аси выглядели совсем безобидно. Неподалеку, опершись на трость, дремал вполне приличный господин, рядом восседала на сундуке молодая мамаша, поглощенная заботой о сыне и своем увязанном, упакованном скарбе. Ее малыш в длинной, до полу, поддевочке не давал минуты покоя, ему не сиделось; мать то и дело ловила его за концы красного широкого кушака. Однако, следя за сынишкой, ни на миг не забывала о багаже. Нога ее была словно пригвождена к сундучку, неотрывно стерегла его.
«Так вот и я, — грустно подумала Варя, — что бы ни делала, думы все об одном. Никуда не денешься».
И встрепенулась: не прозевала ли возвращения Андрея Игнатьевича?
С той секунды, как он снова вошел в зал, для Вари во всей толпе, во всем огромном помещении не существовало никого, кроме него. Она бы не поверила, если бы ей сказали, что в зале ничего не изменилось, что никто и не заметил его, рослого, бледного, с черными блестящими глазами. Беда была в том, что глаза эти, казалось, избегали ее глаз. Пробираясь сквозь людскую толчею, работая локтями, Андрей Игнатьевич прокладывал дорогу шедшему сзади бородатому Емельченко. Тому самому старику слесарю, что по дружбе заходил вчера сказать насчет теплушки. Тому, кто осенью приволок на Пятницкую полмешка черноболотской мелкой картошки и назвал Варьку несколько раз барышней: «Посторонитесь, барышня… Я уж сам, барышня…»
Прежде Варьке льстило такое обращение, но в последнее время это слово приобрело обидный смысл; она почувствовала, что старый слесарь не случайно так величал ее, что он в ней чего-то не одобрил. А ведь она так старалась понравиться ему! Она надеялась, что, вернувшись на Торфострой, он скажет что-нибудь ей в похвалу, ну, например, так: «Кто это принял у меня картошку? Вроде артистка какая…»
Модная мастерская была своеобразным Варькиным «университетом». Пытливая девчонка жадно прислушивалась к дамской болтовне, копировала жесты, походку, не сомневаясь в их неотразимости. Сегодня она и вовсе постаралась: навила себе локоны, пользуясь раскаленным в буржуйке гвоздем. Правда, ей показалось, что еще в прихожей Андрей как-то странно уставился на нее. А горжетки, наброшенной на плечи поверх пальто, словно бы испугался. Непонятно… Она столько надежд возлагала на этот кусочек меха, недавно купленный по дешевке…
Варя вздохнула, вспомнив, как когда-то Андрей сказал, что с ней не сравнится ни одна разряженная девица. Всерьез он это сказал или так — неизвестно. А главное, давно это было… Сейчас у него думы об ином.
Она видит, что он остановился, указал Емельченко на группу матросов, то ли фронтовиков, то ли из боевого продотряда. Этого достаточно, чтобы причинить ей страдания, всколыхнуть ревность ко всему новому, что вторглось за последний год в жизнь Андрея, заслонило от него Варю.
Матросы расположились у дверей, ведущих на перрон. Андрей повернул туда. Сообразив, что он проталкивается вовсе не
Ася сделала вид, что не заметила исчезновения Вари. Она решила сидеть недвижно, пока взрослые не вспомнят о ней. Вот так и прождет их, уставившись в стену, к которой прибита полоска картона со стрелой и с непонятной надписью «Центропленбеж».
Когда Ася узнала о смерти отца, ей тоже не хотелось ни с кем разговаривать, только маме пожаловалась: «У меня внутри все устало». А теперь некому сказать…
Время тянулось тоскливо. Кружилась голова от духоты, от галдежа, от происходящей вокруг давки. Временами до Аси доносился разговор соседей. Больше всех тараторила мать малыша, обряженного в поддевочку.
— Отец-то в плену пропал, — сообщила она. — Едем к родне на деревенские корма. В Москве-матушке дите и схоронить недолго.
— Да… Время не детское, — поддакнул господин с тростью.
Ася сидела сгорбившись. Ей отчего-то вспомнилось, с каким волнением она наблюдала однажды шеренгу приютских ребят. Они были похожи на маленьких старичков, а рослая басовитая воспитательница смахивала на мужчину. Дети в серых длинных пальто парами проследовали мимо Аси и ее матери, и ни один не улыбнулся. Каждый взглянул не то со злом, не то с завистью. Мама, когда они завернули за угол, сказала: «Какие отупевшие, безжизненные лица… С малых лет их заставляют знать свое место. Вот что значит дети казенные, призреваемые…»
— Ты что пригорюнилась, девчушка? — спросил Асю незнакомый ласковый голос.
К ней склонилась женщина, немолодая, в беличьей истершейся шубке, в такой же шапочке; женщина так приветливо улыбалась, что Ася вскочила, готовая уступить ей место, но уступать не пришлось — та выкроила крошечную долю скамьи, пристроилась рядом.
— Вижу, грустное личико, дай, думаю, подойду…
Асе, легко смешивающей жизнь и книжку, вдруг представилось, что на выручку к ней, как в отчаянную минуту и положено, поспешила добрая фея… Ну да, сейчас, словно в сказке, все примет иной вид… Добрая фея ловкой рукой поправила Асин съехавший набок бархатный капор.
— Ты совсем утонула в своем чепце… Что у тебя за печаль?
Случилось так, что Ася, безучастно молчавшая все эти дни, внезапно оттаяла, заговорила. Иной раз чужой, участливый человек добивается большего, чем свой, привычный. Прижавшись щекой к пушистому беличьему меху, Ася, не дичась, отвечала на все расспросы. Про маму, про Андрея, про страшный приют…
Неведомо почему, Ася прониклась надеждой, что ее слушательница придумает что-то такое, после чего все переменится, как по мановению волшебного жезла, но та ничего не придумала, только удивилась жестокосердию Андрея. Ведя разговор про сегодняшнее утро, Ася ткнула ногой в набитый рюкзак.
— Литературу достал. Про «максима» и еще про ружье-пулемет «львицу».
О книжках женщина слушала рассеянно, ее заинтересовал мальчик с красным кушаком. Но тот отмахнулся от нее и стал о чем-то шептаться с матерью.
Мать осмотрелась и обратилась к Асе:
— Постереги, миленькая. — Она пододвинула к Асиным ногам сундучок и узел; затем, помедлив, водрузила ей на колени кошелку из тех, что кухарки берут на рынок. — Не обманешь, сама сирота.
Подхватив сына, женщина стала пробираться в глубь вокзала. У Аси засосало под ложечкой: она учуяла дух ржаного хлеба, пахнущего квашней, подобно черноболотским хлебцам, испеченным по-крестьянски, на закваске. Вспомнив о предупреждении Вари, Ася крепко обняла вверенное ей сокровище. Женщина в беличьей шубке и тут посочувствовала: