Ася находит семью
Шрифт:
Как бы это ни началось, но никакого ухаживания или там романа (выражения-то какие старозаветные!), ничего этого не было. Никаких вздохов в лунную ночь…
Ксения сердито взглянула на круглый, сияющий в небе диск и прикрыла глаза…
Разбудил ее теплый солнечный луч, заставив вскочить, вспомнить о тысяче обязанностей (почему-то ей всегда казалось, что их именно тысяча). Ругая себя, Ксения побежала к дому.
За последние дни вестибюль густо пропах рогожей, рогожной пылью. Ночью багаж отъезжающих находился под охраной двух сторожей — руководителя
Неужели он догадался, что в самый канун отъезда Ксения позволила себе думать о личном? Не общественном, а личном?
Энергичным голосом, гулко прокатившимся под сводами вестибюля, Ксения сказала:
— Я ищу Овчинникову. Не обнаружена?
Каравашкин укоризненно указал на дремлющего Федю и ответил шепотом:
— Не слыхать, чтобы нашлась… Пожалуй, пора постучать к Дедусенко. Пойдет на розыски.
— Я постучусь, — вызвалась Ксения.
Могла ли она думать, что тут же за поворотом коридора столкнется с Асей, что та в испуге шарахнется в сторону и бросится наутек?
…Раннее солнце разбудило и Асю. Раскрыв глаза, она убедилась, что первая выдумщица блаженно спит, что гладко остриженная голова, усердно протертая эфиром, чиста, если не сказать стерильна.
Первою мыслью Аси была мысль о том, в какой мере детдомовцы позволят себе нарушить пункт конституции, обязывающий «не дразниться и не обзываться». Утаивать причину и место ночевки ей было не по нутру. Ася презирала врунишек и собиралась выложить все начистоту. Пусть обзывают мученицей науки или того обидней…
Хотя… Что значит «начистоту»? А Ксения, а ее тайна? Бывает святая ложь? Бывает! Ради себя? Нет, ради других.
Никогда, никому (может быть, только Кате, умеющей хранить тайны) Ася не проболтается, где провела ночь. Никогда! Яков Абрамович с Ксенией могут быть спокойны, их не подслушивали. Если что случайно услышано, то забыто… Сейчас, пока еще все спят, Ася проберется к себе в дортуар, уляжется как ни в чем не бывало.
Приняв решение, девочка сложила скомканные простыни, босая, на цыпочках, вышла из изолятора. Час был ранний, все шло благополучно, и вдруг, за поворотом коридора… Ксения! Ксения, которой никак нельзя было знать, что Ася провела ночь в изоляторе. Ася метнулась туда-сюда и помчалась в сторону кухни.
Ни седенький Нистратов, ни Татьяна Филипповна, никто из взрослых не сумел бы догнать Асю. Но Ксения бегала не хуже любой девчонки, она настигла беглянку, ухватилась за простыни и, переведя дыхание, спросила:
— Откуда? Говори, где ты была?
— Нигде… — растерялась Ася.
— Не хочешь сказать?
— Не скажу; я не обманщица, но я ничего не скажу, — произнесла Ася. Следуя словам великого Бетховена, которые любил приводить Нистратов, она решила поступить достойно и благородно. Выпрямилась, встала так, как, по ее представлению, должен был стоять Джордано Бруно,
Однако и Ксения умела быть непреклонной.
— Немедленно объясни! — требует она.
Тем временем Ася пытается незаметно большим пальцем ноги пододвинуть к себе валяющуюся на полу зажигалку, которая, вероятно, выскочила из кармашка, когда Ксения дернула за простыни. Ася подозревает, что сейчас, в гневе, Ксения способна отобрать и подарок Андрея.
И верно, заметив тайные усилия Аси, Ксения ловко овладела зажигалкой.
— Так… Сухаревская штучка! Продукт спекуляции и обмена.
Ася могла бы объяснить, откуда у нее взялся столь презренный продукт, но обида лишила ее дара речи.
С Асей так постоянно! Решила поступить достойно и благородно, а приходится чуть не в драку лезть. Вчера, можно сказать, совсем растаяла, глядя, как радостно Ксения собирает ребят в колонию, а сегодня и глядеть на эту Ксению не желает.
Пусть прежде Асе хотелось стать на нее похожей, чтобы, как и она, не страшиться никакого дела, думать всегда о других, а о себе совсем забывать. Но теперь кончено. Кто же захочет подражать такой вредной? И, главное, хватает чужие зажигалки…
— Отдайте! Не имеете права! Я отнесу ее Варе.
— Шашкиной? — Ксения пожала плечами. — Понятно! Кому же, как не Шашкиной?
— Отдайте! — Ася вырвала из рук Ксении подарок Андрея. — Насовсем ей отнесу!
Если бы у Аси был сундук с сокровищами, она бы сейчас и его оттащила Варе. Бедная Варька, обиженная вчера Асей. Бедная… Ей-то никто не шептал: «Милая, милая Варенька», никто не просил перед разлукой: «Выслушайте меня».
— Все ей снесу!
— Все? И простыни?
— Какие простыни? Вот, пожалуйста… Отдайте их Татьяне Филипповне. Скажите, что к отъезду вернусь…
Ася запнулась, вспомнив, что Ксения была не прочь выкинуть ее из списка отъезжающих, но об этом заикнуться нельзя, ведь Ася это подслушала. Однако Ксения сама сказала:
— Ну знаешь… С отъездом еще подумаем. Нуждающихся и без тебя довольно, а в чужом месте особенно важна чистота коллектива.
Ася больше не стояла с гордо поднятой головой. Она обмерла от мысли, что Ксения, вполне возможно, соберет после завтрака детдомовцев и гудящее, взволнованное собрание потребует от Аси объяснений. А что она скажет? Правду нельзя, врать не станешь…
И начнут говорить об Асе, как о Люсе Бородкиной. Когда Люську исключали, тоже говорили о чистоте коллектива…
Ксения деловито пересчитала простыни:
— Уже? Успела сплавить?! Где шестая?
«Где? — ужаснулась Ася. — В лазарете, наверное!» — и пробормотала:
— Нет простыни… и искать негде.
— Негде? Немедленно в дортуар! К Шашкиной и не думай. Запрещаю! — Голос Ксении дрожит от обиды. — Вот попробуй перевоспитай таких…
Ася поднялась на третий этаж и тихонько спустилась обратно. Надо было проскользнуть в лазарет, а затем швырнуть Ксении эту дурацкую буржуйскую простыню.