Ася находит семью
Шрифт:
Действительно, как ей быть? Страшновато явиться с повинной, войти в вестибюль, где висят портреты Карла и Розы. Нет, лучше дождаться Андрея, когда он с победой вернется в Москву. Прийти вместе с ним, гордым, пахнущим порохом…
А еще бы замечательней что-то свершить самой, такое, что все ребята ахнут от удивления и гордости за свою бывшую детдомовку. Но что же свершить?
Пока приходится заняться своей ногой. Вероятно, еще на мосту, покрытом деревянным настилом, в подошву вонзилась заноза. Попробуй вытащи! Долго тянется эта неприятная операция, еще дольше длится
Девочка ищет выход и наконец, как ей кажется, находит. Букет на радостях стиснут еще безжалостней. Ноги больше не требуют отдыха, а весело бегут прямо по мостовой, скачут с булыжника на булыжник. Каждому будет море по колено, если он может прожить, никому не садясь на шею. Да еще добившись уважения окружающих: Ксении, Феди, Кати, всего детского дома.
Вот оно, родное крыльцо! Лестница, дверь, звонок.
Первая же фраза Вари смутила Асю.
— Умница ты моя! Захотела проститься? Да?
Варя была вовсе не сонная, а свежая, причесанная, в легком платье в горошек. Такой красавице не грех преподнести букет. Мало букет! Ася полезла в карман.
— Бери зажигалку. Хочешь?
Варя расцеловала Асю, касаясь ее щек влажными после умывания волосами.
— Вот ты какая!.. Недоспала, ног не пожалела…
Хорошо, что в полутьме прихожей не видно, если вдруг покраснеешь. Что может быть неприятней похвалы, которую не заслужил? Ну ничего… Сначала Ася выложит Варе свой новый жизненный план, а затем все объяснит подробно. План-то Варя одобрит.
— Понимаешь, Варя… — начала Ася.
Но Варя крикнула:
— Степановна, я сейчас! — и, приложив к губам палец, как бы приказывая Асе помалкивать, пошла в детскую, чтобы спрятать зажигалку — намять об Андрее.
Ася насторожилась. Кто же тут еще, кроме Вари?
— Наша. Фабричная, — шепнула Варя и пригласила Асю в общую комнату.
Эта большая комната прежде служила семье Овчинниковых столовой и гостиной, но, когда не стало дров, превратилась в комнату для всего и для всех — в единственную отапливаемую в квартире комнату, отличавшуюся от остальных помещений черным потолком, к которому была проволокой подвязана жестяная труба.
Степановна совсем не была похожа на маминых подруг, собиравшихся в былые времена вокруг дубового обеденного стола. Да и стол был превращен в письменный, и незнакомая («неинтеллигентная», по скорому определению Аси) женщина пользовалась им, как своим.
Все в квартире выглядит иначе, чем когда-то. Варька запросто хозяйничает в ней. Не скажешь, что прежде была здесь гостьей, да еще стеснялась невесть как… Сама теперь гостей принимает сколько вздумается…
Отложив в сторону карандаш, Степановна недоумевающе уставилась на Асю, словно желая понять, по какому праву эта неизвестная босая девочка пришла мешать ее занятиям. Она, как сообразила Ася, училась вместе с Варей в школе взрослых и дорожила, что тоже было не трудно угадать, каждой минутой.
Степановна
Неодобрительно оглядев Асю, Степановна перевела взгляд на Варю.
— Она?
Варя все тем же виноватым тоном ответила:
— Она. Моя воспитанница.
Степановна поправила:
— Не твоя, а государственная.
Не то было странно, что женщина произнесла эти слова, а то, что она и не думала улыбаться, произнося их. Ей непременно — Ася к этому уже привыкла — полагалось одобрительно улыбнуться.
Ася не раз слышала о себе, что она «своя», «государственная». Когда детдомовцев, более или менее одинаково одетых, держащихся стайкой, приводили в музей, на выставку, на утренник в Народный дом, они часто слышали слова «наши, государственные». Люди, говоря так, улыбались, а у детдомовцев, что называется, задирались носы.
Однако сейчас Асиному носу, облупившемуся от загара, заострившемуся от худобы, полагалось не подняться, а поникнуть. Дело было не только в суховатом тоне Вариной приятельницы, а и в том, что Ася-то больше не была «государственной».
26. Сама виновата
Дружба между Варей и Степановной возникла не так давно — с той поры, как на военно-обмундировочной фабрике открылась школа взрослых, а в этой школе появилась группа повышенного типа для грамотных, или, как любила говорить Варя, развитых, работниц. Несколько раз, отправляясь домой после занятий, Варя и Дарья Степановна заводили долгий разговор о том, как теперь человеку следует жить.
Хлебнув в молодости горя и обид, Степановна требовала от своих товарок полного понимания того, что такое женское и, еще важнее, классовое достоинство. Она не раз сурово отзывалась о чтимом Варей семействе Овчинниковых. Не будь Андрей красноармейцем, ему бы доставалось еще больше, однако и так хватало…
Поэтому-то Варя и поспешила спрятать зажигалку, а войдя в комнату, засуетилась, не зная, как половчее начать общий разговор. Ей совсем не хотелось, чтобы Степановна, настороженно встретившая племянницу Андрея, повела свои обычные речи.
— Аська! — с неестественным оживлением воскликнула Варя. — Знаешь, где в цеху сидит Дарья Степановна? На месте Дедусенко! Против меня.
Варя стала рассказывать Асе, что Степановна часто ночует у нее (так и сказала: не в квартире Овчинниковых, а у нее!), что им обеим приходится готовиться к занятиям чуть ли не по ночам; у них, кроме учебы, предостаточно обязанностей, как и у всего рабочего класса. Впрочем, про весь рабочий класс вставила Степановна, оторвавшись на миг от своей самодельной тетрадки.