Ася находит семью
Шрифт:
Перед рождеством Овчинниковы получили из действующей армии горестное известие. Варя оказалась незаменимой в тяжелые для осиротевшей семьи дни. Вскоре Ольга Игнатьевна предложила ей перебраться на Пятницкую.
Потом, чтобы быть вечерами свободной и помогать по хозяйству, Варя бросила мастерскую, поступила на фабрику Герлах, где шили воинское обмундирование.
Дни Февральской революции принесли Варе долгожданное счастье. Вдвоем с Андреем Игнатьевичем, примчавшимся из Приозерска, они ходили к Спасским казармам, то есть не вдвоем,
…Из печки с треском выскакивает уголек, заставляет Варю вздрогнуть, вернуться к действительности. Варе самой непонятно, как это она могла так забыться, задуматься. К месту ли сейчас вспоминать о радостных минутах? Самой совестно.
Варя со вздохом ворошит жар, косится в сторону гостя. Сегодня особенно надо беречь его сон, дать ему передышку… И все же с того мига, как у него сомкнулись глаза, она ждет его пробуждения, ждет, когда можно будет напоить его чаем, сказать хоть несколько слов утешения.
Красные, чуть распухшие Варины руки ставят на «буржуйку» безнадежно закопченный чайник, аккуратно нарезают настоящий ржаной, испеченный на Черных Болотах хлеб. Тоненькие ломтики раскладываются по краям железной печки, — пусть прогреются, подрумянятся. Кто же еще позаботится об Андрее Игнатьевиче? Некому, их только двое. Он и она…
К отчаянию Вари, кто-то настойчиво стучит с лестницы в дверь. Так колотит, что Андрей просыпается, поднимает голову. Варя в смятении бросается открывать. Кого там еще принесло?
— Кто там? — чуть не плача, спрашивает Варя.
— Это я… Ася…
Варя и Андрей растерянно переглядываются.
— Андрей? — вскрикнула Ася. — Ты приехал, а за мной не зашел…
Ася входит в комнату, протягивает руки к печке, опускается на пол.
— Я туда никогда не вернусь, — бормочет она, стуча зубами. — Буду вместе с вами дожидаться маму.
Девочка не замечает замешательства взрослых.
— Родственничек у нас… Врет, будто Варя нарочно забыла дать мне с собой мои карточки, чтобы моим хлебом воспользоваться…
Теперь не только Асю, но и Варю трясет озноб. Дрожащими руками она отворяет тумбочку, достает тщательно завернутый хлеб.
— Вот он… По детской карточке… Берегла, думала, Ольгу Игнатьевну подкормлю.
Упомянув об Ольге Игнатьевне, Варя испуганно умолкает. Но Ася, ничего не поняв, счастливо улыбается:
— А я думала, что Варя легла… Что дома холод…
Ее сразу сморило в тепле. Она почти спит, пока ей растирают пальцы, поят чаем с клюквой, всовывают в рот теплый, душистый хлеб. Андрей и Варя хлопочут возле нее в полном молчании. Оба думают о том, что завтра предстоит самое страшное: сказать девочке, что ее мать умерла.
3. Жильцы «Апеннин»
Эту же ночь неспокойно
Сегодняшней ночи, о которой идет речь, предшествовал хлопотливый, полный волнений день. Татьяна, жена Григория, собирала его в дальний путь. Шурик, их сын, был так возбужден, столько раз переворошил отцовский вещевой мешок, что мать наконец не выдержала:
— Слушай, атаман, ступай в коридор.
Коридорами гостиницы «Апеннины» владели дети. За исключением номеров в первом этаже, забронированных за делегатами многочисленных конференций и съездов, оба верхних этажа были отданы тем, кто недавно приехал в столицу из ссылки, из эмиграции. Многие селились с семьями, а где семьи, там и детвора, даже у людей, посвятивших себя политике.
— Слышал? — сказала мать Шурика. Ее глуховатый, низкий голос загремел в полную силу. — Я кому разрешила сегодня играть в коридоре? Ведь разрешила же? Ну…
Мальчик недоумевал: чем он так досадил ей? Неужели тем, что старался как можно лучше снарядить отца на фронт, не пожалел свое зажигательное стекло и коробку с пистонами? Однако спорить не рискнул, ушел.
А матери не по себе, оттого что она накричала на сына. Бедный мальчик! Отныне шумный, замусоренный коридор станет для него клубом, школой, местом прогулок. Мать, как и другие матери, начнет работать, а он вместе с остальной ребятней будет без удержу носиться по этажам, не желая помнить, что в часы, когда действует кубовая, так легко налететь на кого-нибудь, несущего кипяток.
Татьяна Дедусенко вчера заходила на фабрику, бывшую Герлах, побывала в цехе мотористок, познакомилась с несколькими будущими товарками. Одна ей особенно запомнилась — Шашкина Варя. Миловидная, с пышными рыжеватыми волосами, забранными под розовую косынку, Варя отнеслась к ней покровительственно. Услышав, что Татьяна никогда не работала на моторе, знала лишь свой ножной «Зингер», обещала научить ее всей премудрости; похвастала, что сама постигла все «в два счета».
Еще тогда, на фабрике, мать Шурика с грустью подумала, что таким вот молодым, беззаботным легко быть веселыми и бойкими. Иное дело, когда приходится думать о ребенке, брошенном без присмотра.
Шурик не маленький, но он не привык оставаться один. Даже когда жандармы забрали его отца, когда тот, бежав из ссылки, жил в эмиграции, его мать, трудясь целыми днями, не расставалась с ним, брала работу на дом, шила на магазинчик готового платья. А теперь придется бросать его одного…
Но все-таки надо радоваться, что удалось добиться места на фабрике. Москве недоставало кочегаров, кузнецов, почему-то обнаружилась нехватка машинисток и дворников, но среди швей, по вполне понятным причинам, была безработица. Татьяну приняли лишь потому, что муж уезжает на передовую.