Ася

Иголкина Леля

«Нет» — уставившись себе под ноги, я суетился только взглядом по носкам начищенных до блеска туфель.

«Тогда не вижу никаких проблем. Вашей женщине понравится. Прошу прощения за бестактность, сколько ей лет?» — я, вероятно, сильно встрепенулся, потому как дева шустро отскочила и перекрещенными руками прикрыла колышущуюся под футболкой грудь. — «Я подберу соответствующую цветовую гамму. Ее платье будет традиционным?» — не уверен, что правильно ответил на поставленный вопрос. — «Итак! Пройдемте за мной…».

И мы пошли туда, где я в очередной раз почувствовал себя чуть-чуть ущербным. Во-первых, я действительно не знаю о предпочтениях девицы в этом деле, а во-вторых, стоит

ли обращать внимания на такие мелочи, как букет для молодой жены, для которой я вынужденная мера и круг спасения на случай большой волны из недостатков, разбитых надежд и горьких сожалений.

«Миллион звезд» — так называется это милое цветочное создание, сейчас раскачивающееся в такт движению автомобиля. Нежное, почти воздушное кружево, очень легкое, как будто невесомое, словно облачный и сказочный букет. Я угодил, попал в цель или произвел выстрел в собственную ногу, не подумав о последствиях, которыми, вероятно, по глупости и недоразумению сегодня награжу ее, всучив то, что вызовет лишь отвращение в душе и, как следствие, на женском крохотном лице и, вероятно, податливом и мягком теле…

— Ася, ты где? — топчусь на входе, не решаюсь сделать шаг, чтобы пересечь черту, разделяющую улицу от внутренностей дома.

— Одну минуту, — где-то рядом, как будто бы внизу. — Иди сюда, сынок, — ребенок квакает, а моих ушей касается звук поцелуя в щечку — очень сладкий «чмок», а потом еще один «чмок-чмок».

Она его поцеловала, что ли? Прикоснулась к нежной кожице ребенка? А все-таки куда? Я угадал или ни на йоту не приблизился к ответу? В щечку, в лобик, носик или губы? Переступаю с ноги на ногу, вздыхаю и, прикрыв глаза, сильно, почти до хруста, разминаю шею.

— Ой!

Что там еще? Приоткрываю один глаз. Нет, я все еще один, со мною рядом никого, лишь где-то возле происходит странная возня.

— Вот так, — и снова здравствуй, трескотня. — Давай, сынок. Нужно идти. А-гу, а-гу, тю-тю!

Вот именно! Сказать ей, что мы опаздываем? Или врать нехорошо? Только этого мне не хватало, но наконец-то возле раздается долгожданное:

— Костя, я уже готова…

Свободный крой белоснежного платья, которое стянуто только лишь в одном месте — под пышной женской грудью. Треугольный вырез, греческие бретели, как на древних тогах красавиц, прислуживающих толстым мужикам. Гетеры или как в те времена их называли? Короче, образованные проститутки, женщины для всевозможных развлечений, интеллектуального общения, а иногда для настоящих, но, к сожалению, безответных чувств. Робко, кротко и стыдливо — потому что слегка, чуть-чуть, почти или не слишком — выступающие полушария, приподнятые то ли соответствующим бюстгальтером, то ли, уверен, эксклюзивным фасоном восхитительного платья. Струящаяся ткань, уходящая вниз, до пят. Волны, волны, волны… Блядский водопад прозрачного фатина, ледяного шелка и блестящего шифона.

Как? Как? Как?

Я предлагал ей обратиться в специализированный салон, чтобы облегчить ситуацию с выбором наряда, но получил категорический отказ и удручающее покачивание головой, мол:

«Не нужно тратить деньги, Костя. Я ночь без сна, пожалуй, проведу, но сошью тот туалет, о котором мечтаю с сиротских детских лет».

— Костя? — меня, по-моему, дергают за руку. — Тебе нравится?

Нет слов!

Ее прическа… Как у долбаной верховной богини! Помню, как на самом раннем курсе в высшей школе мы проходили культурологию или подобную этой чуши такую же херню. Так вот! Женские высокие прически, сильно оголяющие шею, выпрыгивающие непослушные локоны, западающие в небольшое углубление, когда она очень низко опускает голову, до сих пор тревожат мой воспаленный ум. А тут сон, похоже, проявился

наяву? Виски, слегка прикрытые тонким волосом, накрученным на самый мелкий палец, еще атласная широкая лента, стягивающая женскую головку, как железный обод колеса и отсутствующие сережки в идеальных по форме небольших ушах. Как на первом курсе строительного института? Похоже, она сошла с тех иллюстраций, над которыми я несколько ночей не спал, но не потому, что старался заучить хронологию событий, а потому, что надрачивал оголодавший член без девок, которым был строго-настрого заказан вход в наше общежитие после двадцати трех часов.

— Мы опаздываем, — вместо вежливого комплимента сухо говорю.

— Э-э-э, — она подводит томно глазки.

Ну-ну, ну-ну!

— Давай его сюда, — протягиваю ей букет в обмен на сына, которого девица аккуратно прижимает к левой сиське.

А почему так точно? Да просто я туда же погружен. Вот озабоченная, твою мать, скотина!

— Очень красиво, — ныряет мордочкой в букет, шурует носом между белых пуговок, натирает щеки и щекочет кожу, когда ласкается о «звезды», которые я спустил с космических небес на землю. — Спасибо. Мой первый букет. Мне ведь никогда не дарили цветы. Должна сказать, что это чересчур приятно. Твое внимание — очень мило. Оно ведь искренно…

— Я рад, — недослушав, отворачиваюсь и, перешагнув порог, почти вприпрыжку направляюсь к открытой задней двери, уже стоящей под парами, но немного заскучавшей в ожидании пассажиров на холостом ходу, машины.

Пока устраиваю с небольшим комфортом чему-то улыбающегося пацана, ощущаю задней половиной тела определенное жжение, а затем покалывание и нытье в районе зудящего затылка, лопаток и даже дрожащей от чего-то задницы.

— Все! Порядок, — защелкиваю карабин последнего страхующего ремешка на детском тельце, укутанном в белый выходной костюм. Еще один жених, пока что, слава Богу, в очень мелкой миниатюре. — Та-а-ак! — не поворачиваясь, стремительно шагаю назад и странным образом натыкаюсь на что-то живое и очень звонкое.

— А-а-ай! — вопит она.

— Извини, — резко оборачиваюсь и незамедлительно ловлю в охапку нацелившийся на жесткое падение хрупкий женский экземпляр. — Зачем стояла за спиной? — перехватываю удобнее, прижимаю теснее, сливаюсь нижней половиной и тараню ей живот тем, что трудно удержать в интеллигентных рамках, когда рядом появляется красивое, соответствующего пола, Божье, твою мать, творение.

— Спасибо…

— Что поймал? — подмигнув, заканчиваю за нее.

— Да, — краснеет, смущается и прячет взгляд. — Уже всё. Я нащупала землю и на ногах стою уверенно. Мы ведь торопимся?

— Тебе туда, — напираю на нее, подталкиваю пахом и не разгибаю тело, на которое всей массой налегаю.

— Костя, привет! — орет, как резаный, сосед. — У вас, что ли, праздник намечается?

— Иван Купала*, идиот, — рычу куда-то в пол, затем подмигиваю по-прежнему с большим трудом парящей над землей девице, а внезапному свидетелю всю правду говорю. — У нас сегодня свадьба, Колян!

— Отпусти, пожалуйста, — шепчет Ася. — Я могу самостоятельно идти…

— Твое место рядом с водителем, синеглазка, — спокойно сообщаю ей.

— Зачем? — еле-еле раздвигает губы.

— Купала, говоришь? Может кАстрик организуем, пусть девочки попрыгают, а? Что скажешь? — хихикая, кричит нам Николай.

— Как ты на это смотришь? Прыгать будем, Мальвина? — не глядя, цепляю рычажок замка двери, распахиваю полотно и разворачиваю нас таким образом, что почти вношу молодую в очень замкнутое пространство. — Осторожнее, — как навесом, ладонью прикрываю ей лицо, и закидываю тело полностью внутрь накалившегося автомобиля. — Теперь ремень…