Ася
Шрифт:
Подхожу вплотную к ней и останавливаюсь в точности перед женским носом.
— Не надо, слышишь? — возвращаю на то же место тряпку.
— Я… Что-то не так? — хрипит в мое плечо.
— Я сам! — сглотнув, от неприятного осадка сильно морщусь. — Давай чуть-чуть помедленнее.
— Хорошо, — шумно, словно обреченно или безнадежно, выдыхает.
— Если тебе неприятно, то это необязательно. Будет тогда, когда почувствуешь, что готова.
— Уже жалеешь, да? — вскидывает голову, задирая высоко свое лицо. — Я хочу, хочу, хочу, — выставляет подбородок
— Идем в кровать, — целую в основание прохладной и покрывшейся роем маленьких пупырышек тонкой шеи, мягко разворачиваю ее и уверенно приложив ладонь к упругой заднице, подталкиваю к уже разобранной постели. — Выбирай сторону, — хочу добавить «Юля», но мгновенно осекаюсь и, захлебнувшись именем, закашливаюсь и хриплю, — ж-ж-ж-жена!
Это перепутье? Трудный выбор, сверхважная дилемма? Сложное условие и разветвляющийся итог, полученный в результате громоздкого решения? Пока она мнется и крутит головой, подбирая край, я, стоя за ее спиной, нервными и рваными движениями стаскиваю с плеч рубашку, откидываю в сторону и прикасаюсь пальцами к ремню.
Поторопился? Напугал? Сглупил? Или резко что-то снял? Девчонка поворачивается ко мне лицом и опускает взгляд, при этом точно попадает в то сволочное место, которое определенным образом голосит о том, как сильно:
«Я тебя хочу!».
— Ты сказал, что брак не будет фиктивным и предупредил, что намерен спать со мной…
Мне бы поправить то простое предложение на что-то из разряда:
«Я любить тебя хочу!».
— … когда захочешь. Это значит, что я…
— Ничего не значит. Настроение тогда было не очень. Грубо высказался. Не каждый день мне сообщают приятную новость о том, что я стал папой.
— Но потом ты сообщил, что хотел бы узнавать меня. Однако все это возможно и произойдет исключительно после росписи. Я тут подумала и…
— И? — сощуриваюсь и внимательно за ней слежу.
— Мне нечего рассказать о себе.
— Но ты все-таки начнешь, — зачем-то зажимаю между пальцев мочку с дырочкой и отсутствующей там сережкой, придавливаю мякоть и, потирая медленно мягкий хрящ, направляю к ней свое лицо, — а я продолжу. Идет? — кончиком языка пробую на вкус розовое ушко и сразу же дурею от того, что делаю.
— Идет, — поджимает плечико, задушенно и чуть-чуть кокетливо смеется. — Щекотно.
Наверное, это означает, что ей со мною хорошо? Надеюсь, что с последним не ошибся, иначе рискованное наше предприятие на незамедлительный провал с самого начала обречено.
*Иван Купала (7 июля) — народный праздник восточных славян.
Глава 7
Долгая ночь
— Ни за что не поверю, — смеется Костя, прикрывая рот рукой. — Извини, но это или совсем бессмысленно, и ты бравируешь, или хочешь произвести на меня неизгладимое впечатление. И знаешь…
— Ничего я не хочу и это правда! —
— А что тебя смущает? — внезапно прекращает смех. — На язычок сейчас напрашивается «докажу»?
— По-твоему, я придумываю, кокетничаю и ломаюсь, чтобы казаться лучше, слабее, мягче или, может быть, глупее, чем я есть?
— Тебе, конечно же, виднее.
— Еще бы! — я сильно надуваю губы.
— Почему всем, без исключения, женщинам идет к лицу бешеная ярость и адский гнев? — куда-то в воздух то ли спрашивает, то ли авторитетно заявляет.
— Это не так, — к перечисленному надо бы добавить мои скрежещущие зубы и испускающие молнии глаза.
— Так, так! Ты изменилась в лице и даже стала старше. Но это тебя совершенно не портит, скорее, наоборот. Так бесит-злит моя реакция? Или я раздражаю? Черт! Мы ведь еще и дня, по-моему, не женаты.
— То есть ненависть и злость, как показывает практика, привлекают мужиков? — теперь я дергаю ногами. — Ничего не злит и ты меня ни капельки не раздражаешь, но я…
— Докажу, да? — а он почти катается от смеха. — Черт! «Мужиков»? О-о-о! Я однозначно наступил на чересчур больной мозоль. Ты моментально растеряла нежность, но стала наконец собой, когда решила доказать, что способна смотреть страху в глаза, ни разу не моргая?
— Я ничего не боюсь.
Но с некоторыми, конечно, оговорками. Если наш разговор и дальше будет продолжаться в таком тоне, то до этих оговорок мы вряд ли с ним когда-нибудь дойдем.
— Страх — это что-то чисто женское. Это истинно ваша среда обитания. Вы, девочки, постоянно чего-то боитесь: то тараканов, то мышей, то темноты, то отсутствия внимания с нашей стороны, то установленного лимита на кредитной карточке, то распродаж, на которых устраиваете самый настоящий цирк с кровавыми соплями, то… Короче, я думаю, что у тебя много подобных пунктиков, но ты прячешься за маской сверхсильной жрицы.
— Мне жаль, Костя, что тебе попадались исключительно такие женщины, — натягиваю простынь на постоянно обнажающееся левое плечо, съеживаюсь, как будто мерзну, и подтянув к груди колени, продолжаю говорить. — Я не боюсь темноты…
— Юль… — он снова, что ли, путает?
Хотелось бы заметить, что это очень неприятно, к тому же сильно напрягает и начинает жутко раздражать! Чем эта Юля так запомнилась и влезла ему в душу, что при каждом удобном или неудобном случае я как будто слушаю о том, что:
«Как жаль, как жаль, как жаль… Что мы нехорошо расстались, золотко, с тобой!».
— Однако я боюсь всего того, что прячется или приходит вместе с мраком, — не моргая, заканчиваю мысль, которую случайно начала до этого момента.
— Послушай…
— Я не боюсь высоты и не боюсь состояния падения, но меня до чертиков пугает неудачное, всегда болезненное и иногда смертельно опасное приземление. Удар о твердую поверхность, который я не смогу проконтролировать, потому что…
— Давай о чем-нибудь другом поговорим? — касается моей дрожащей шеи.