Атака мертвецов
Шрифт:
Морис тогда невольно усмехнулся:
– А вот это интересно… Вы сами это констатировали?
Русский министр, однако, не принял его иронии, продолжая вполне серьезно:
– Не позже чем третьего дня. Это было утром, в день моего отъезда. Гуляя по своему полю, я замечаю старого крестьянина, который давно потерял своего единственного сына и чьи два внука сейчас находятся в действующей армии. Сам, без всякого вопроса с моей стороны, он выражает мне свое опасение, что войну не будут продолжать до конца, не истребят окончательно немецкую породу, не вырвут с корнем из русской почвы сорную немецкую траву. Я поздравляю его с тем, что он с таким патриотизмом принимает опасности, которым подвергаются два его внука, его единственная поддержка.
Что ж, нельзя не признать, что рассуждения русского мужика совершенно правильные, по крайней мере, в иносказательном смысле. И царь думает о том же, хоть и не столь радикально.
Посол слегка поклонился Николаю, выказывая признательность:
– Я благодарен Вашему Величеству за это заявление и уверен со своей стороны, что правительство Республики встретит самым сочувственным образом желания императорского правительства.
– Это побуждает меня сообщить вам свою мысль целиком. Но я буду говорить только за себя лично, поскольку не хочу решать таких вопросов, не выслушав совета моих министров и генералов.
Николай поднялся, энергично передвинул свое кресло ближе к Палеологу и разложил на столе карту Европы, прижав ее пепельницей с недавно затушенным окурком. Закурив новую папиросу, пыхнул пару раз, выпустил дым изо рта и продолжил заговорщически пониженным голосом:
– Вот как приблизительно представляю я себе результаты, которых Россия вправе ожидать от войны и без которых мой народ не понял бы смысла тех усилий, что я заставил его приложить. Германия должна будет согласиться на исправление границ Восточной Пруссии. Мой Генеральный штаб хотел бы, чтобы это исправление достигло Вислы. Мне это кажется чрезмерным. Я еще посмотрю. Познань и, быть может, часть Силезии будут необходимы для воссоздания Польши. Галиция и северная часть Буковины позволят России достигнуть своих естественных пределов – Карпат. Дальше Малая Азия… Здесь я должен буду, естественно, заняться армянами. Нельзя, конечно, оставлять их под турецким игом. Должен ли я присоединить Армению? Присоединю, но лишь по особой просьбе армян. Если же нет, устрою для них самостоятельное правительство. Наконец, я должен буду обеспечить моей империи свободный выход через проливы…
Царь прервался, снова глубоко задумавшись и попыхивая папиросой.
– Могу ли я просить Ваше Величество пояснить сей момент? – деликатно уточнил Морис.
– Конечно, мой дорогой посол. – Вторая папироса отправилась в пепельницу. – Мысли мои еще далеко не установились. Ведь вопрос так важен… Существуют все же два вывода, к которым я всегда возвращаюсь. Первый, что турки должны быть изгнаны из Европы. И второй, что Константинополь должен отныне стать нейтральным городом, под международным управлением. Само собой разумеется, что магометане получили бы полную гарантию уважения к их святыням и могилам. Северная Фракия до линии Энос-Мидия была бы присоединена к Болгарии. Остальное, от этой линии до берега моря, исключая окрестности Константинополя, было бы отдано России.
Палеолог, внимательно следивший по карте за ходом мыслей императора, хмыкнул:
– Если я правильно вас понимаю, турки были бы заперты в Малой Азии, как во времена первых османидов, со столицей в Ангоре или в Конии. Босфор, Мраморное море и Дарданеллы составили бы их западную границу.
– Именно так.
– Ваше Величество не удивится, если я еще прерву его, чтобы напомнить, что Франция обладает в Сирии и в Палестине драгоценным наследием исторических воспоминаний, духовных и материальных интересов. Полагаю, что вы согласились бы на мероприятия, которые правительство Республики сочло бы необходимыми для охраны этого наследия.
– Да-да. Конечно.
Торопливое движение рук – и поверх изображения Европы разворачивается
– А вот что я думаю о том, какие территориальные изменения желательны на Балканах. Сербия присоединила бы Боснию, Герцеговину, Далмацию и северную часть Албании. Греция получила бы Южную Албанию, кроме Валлоны, которая была бы передана Италии. Болгария, если она будет разумна, получит от Сербии компенсацию в Македонии.
Аккуратно, со всей тщательностью сложив карту, он возвращает ее на прежнее место на письменном столе. Управившись, откидывается в кресле, скрестив руки на груди.
– А что же будет с Австро-Венгрией? – спрашивает мечтательным тоном, воздев глаза к потолку.
Понятно, куда клонит – этот союз просто распадется и, соответственно, перестанет быть угрозой. Хочет услышать признание своих побед из уст французского посланника? Что ж, можно и потешить самолюбие самодержца.
– Если победы ваших войск разовьются по ту сторону Карпат, если Италия и Румыния выступят на сцену, Австро-Венгрия с трудом перенесет те территориальные уступки, на которые будет принужден согласиться император Франц-Иосиф. Австро-венгерский союз потерпит крах, и я думаю, что союзники уже не захотят более работать совместно, по крайней мере, на тех же условиях.
– Я также это думаю… Венгрии, лишенной Трансильвании, было бы трудно удерживать хорватов под своей властью. Чехия потребует по крайней мере автономии. Австрия, таким образом, сведется к старым наследственным владениям, к немецкому Тиролю и к Зальцбургской области.
Царь вдруг нахмурился, замолк ненадолго, будто еще и еще раз прокручивал в голове те мысли, что не давали ему покоя последние несколько дней. Когда его взгляд переключился с внутреннего созерцания на внешнее и бегло скользнул по кабинету, глаза на какое-то мгновение замерли, устремленные за спину собеседника. Палеолог помнил, что там, на стене, висит портрет отца нынешнего императора.
А Николай уже опять внимательно смотрит на посла, продолжая:
– Большие перемены произойдут в особенности в самой Германии. Как я вам сказал, Россия возьмет себе прежние польские земли и часть Восточной Пруссии. Франция возвратит Эльзас-Лотарингию и распространится, быть может, на рейнские провинции. Бельгия должна получить в области Ахена важное приращение своей территории, ведь она это заслужила. Что касается германских колоний, Франция и Англия разделят их между собой по желанию. Я хотел бы, наконец, чтобы Шлезвиг, включая район Кильского канала, был возвращен Дании. А Ганновер? Не следовало бы нам его воссоздать? Поставив маленькое свободное государство между Пруссией и Голландией, мы бы очень укрепили будущий мир. Наше дело будет оправдано перед Богом и перед историей, только если им руководит великая идея, желание обеспечить на очень долгое время мир всего мира.
На последней фразе император выпрямляется, продолжая сидеть в кресле. Голос дрожит. Чувствуется волнение. Царь торжественно-религиозен. Взгляд сияет, словно бы освещенный изнутри особенным блеском. Нет, это не игра и не картинная поза. Полнейшая простота во всем. Николай, похоже, действительно считает, что в этом деле затронуты его совесть и вера.
– Так, значит, – подал голос Палеолог, – это конец Германской империи?
В ответ он слышит уверенный голос царя:
– Германия устроится, как ей угодно, но императорское достоинство не может быть сохранено за домом Гогенцоллернов [63] . Пруссия должна стать снова простым королевством. Не так ли, дорогой мой посол?
63
Гогенцоллерны – швабская династия прусских королей, которые с 1867 г. были к тому же и канцлерами Германии и с 1866 г. правили Румынией.