Атаман всея гулевой Руси

Полотнянко Николай Алексеевич

5

Полковник Зотов находился возле наугольной башни, которая сильно пострадала от пожара, учинённого в ней воровскими казаками. Первый и третий ярус были целы и лишь слегка закоптились от огня и дыма, но второй ярус выгорел, кроме боковых срубов, весь: сгорел бревенчатый пол, две лестницы, обгорели края бойниц, и всё это нужно было срочно восстанавливать и поправлять. Люди для работы у него были, ратники на Руси всегда умели не только воевать, но и строить, и, отложив оружие, они брали в руки топоры и споро справлялись со всяким плотницким делом.

И сейчас одни солдаты разрубали брёвна на две половинки для половых

плах, другие вытёсывали доски потоньше, для ступеней и боковин лестниц, третьи вкапывали на первом ярусе башни столбы, чтобы на них уложить пол для второго яруса. Гвоздей, скоб или другого железа рядом с солдатами и близко не было, всё строилось и держалось на пазах и выступах, вырубленных топором для соединения плах и брёвен в одно целое.

Со стороны могло показаться, что солдаты работают с ленцой, но полковник их не подгонял, он знал, что к вечеру всё будет сделано, и с интересом смотрел, как четыре стрельца несут две жердины, а за ними идёт голова Бухвостов. Дойдя до прясла, стрельцы положили ношу на землю и стали разворачивать жерди в разные стороны, освобождая закреплённое на их краях большое полотнище.

– Ты что, Бухвостов, надумал уплыть из Синбирска? – сказал Зотов. – На что такой парус сделал?

– Сейчас, Глеб Иванович, увидишь и удивишься, – ответил голова. – Поднимайте, стрельцы, жерди, да не спешите!

Хоть и немалые были жерди, но полотнище едва высунулось выше прясла.

– Поднимите повыше до нижнего края паруса! – велел Бухвостов и палкой замерил, насколько нужно прибавить жерди в длину. – Что скажешь, Глеб Иванович?

В этот миг с воровской стороны раздался пищальный выстрел, и пуля пробила полотнище.

– Скажу, Бухвостов, что ты этой тряпкой привёл воров в трепет, вон как переполошились!

– Разве это не защита от горящего смолья? – заметив прохладное отношение к своей выдумке, сиротливо произнёс Бухвостов.

– Не думай, что я против, – сказал Зотов. – Может, то смольё, которому было суждено сжечь город, как раз и ударится в твой парус. В нашей осадной нищете и это годится.

– Тогда надо воеводу звать, – обрадовался Бухвостов. – Пусть глянет и скажет слово.

– За этим дело не станет, – сказал полковник. – Вон и его денщик крадётся, видно, перетрясся от пищального выстрела. Что скажешь, воеводский вестник? Какую докуку на наши головы принёс?

– Воевода тебя к себе кличет, господин. Велел тебе вести с собой три десятка солдат, и чтоб те шли оружно.

– Вот она и есть та самая докука, Бухвостов! – сказал Зотов. – Зачем воеводе три десятка солдат, его что там, в избе, недруги осадили?

– Один воевода, с Настей, – простодушно молвил Петька.

– Беда с этой Настей, – усмехнулся полковник. – Знать, она так сильна стала, и от неё освободить воеводу надо столько ратных людей. Может, и ты, Бухвостов, пойдёшь выручать князя из неволи?

– Нет! Нет! – замахал руками голова. – Я на такой подвиг даже ради воеводы не готов.

– Ступай, Петька! Скажи Ивану Богдановичу, что тотчас явлюсь, – сказал Зотов и, подозвав к себе капитана роты, велел ему немедленно взять нехилых солдат и бежать к воеводской избе. Сам он не стал ждать воинскую силу и отправился к воеводе один.

В воеводской избе было тихо, холодная осень прогнала из неё всех мух, по вечерам печи стали помалу протапливать, в горнице было тепло, солнечный луч из оконца освещал на столе кувшин с вином и сладкие закуски. Князь Милославский изволил слегка попировать со своей девкой-душегрейкой и теперь возлежал с ней на лавке,

занятый разрешением непростой задачи, которую перед ним поставила Настя своим разоблачением измены в доверенной князю великим государем крепости, осаждённой воровским войском Разина. Милославский верил, что девка не наклепала на гостя Твёрдышева попусту, ясно, что у купца рыльце пушком присыпано, только какая от этого разоблачения выгода воеводе? Он знал, что на Москве всякий, раскрывший измену другого, сам в первую очередь оказывался под подозрением, как потатчик совершённого преступления. «Где ты до этого был? Куда глядел? Что с этого поимел?» – такие вопросы нередко звучали в пыточных каморах Разбойного приказа, и отвечать на них Милославский не хотел.

Воевода не отличался скородумием, но был способен к здравому розмыслу, и в этом случае он, не спеша, всё разложил по полочкам и в результате вывел, каким образом ему надлежит действовать, чтобы не оступиться самому. И к приходу Зотова он уже знал, как надлежит поступить.

Полковник пришёл к воеводской избе, но Милославского, вопреки обычаю, на крыльце не было. Явился капитан с тремя десятками солдат, и тогда Зотов расшевелил денщика, чтобы тот донёс об исполнении приказания своему хозяину.

Петька осторожно приблизился к дверям горницы, где были Милославский и Настя, и осторожно поскрёбся.

– Господине, – выждав время, сказал денщик. – Полковник Зотов явился и привёл солдат.

Милославский собрался подняться с лавки, но его перехватила Настя.

– Погоди, князюшка, – пролепетала она, и потянулась к нему всем жарким телом. – Скажи, чтобы обождали.

– Слышь, Петька! – крикнул Милославский. – Пусть ждут и никуда не деваются!

Полковник нетерпеливо прохаживался возле крыльца, затем сел на ступеньку и расстегнул верхнюю пуговицу кафтана. Было жарко, солнце в полдень ещё щедро пригревало Синбирскую гору, но с Волги уже ощутимо тянуло холодом. Служба приучила Зотова быть терпеливым, и сейчас, поджидая воеводу, он не скучал, а раздумывал, что вот кончится воровская замятня, и ударит он великому государю челом, чтобы пожаловал он своего верного солдатского полковника бессрочным отпуском да приписал к его поместью ещё с десяток семей крестьянишек. Зотов догадывался, что и в Синбирском уезде будут большие поместные дачи, и, по его разумению, его не должны были в этом обнести и дадут не менее ста пятидесяти четвертей земли в трёх полях и пожалуют деньгами на домовое строение.

– Что, готовы? – раздался весёлый и довольный голос воеводы, который с крыльца оглядывал солдат и капитана. – А где Зотов?

– Здесь я, – ответил полковник, выходя из-за избы и отряхивая штаны. – Какое дело ты там, князь, выдумал?

– Дело, Глеб Иванович, государево. Поди-ка поближе, я тебе кое-что в ухо нашепчу.

С каждым словом воеводы лицо полковника наливалось краснотой, а на скулах отчётливо проступали желваки.

– С Богом, полковник! – громко сказал Милославский. – И берегись, чтоб промашки не вышло.

Зотов махнул солдатам и капитану, чтобы они следовали за ним, и трусцой побежал по проулку. Воевода, не торопясь, шёл следом. К его приходу дом Твёрдышева – несколько изб и амбаров – был окружён кольцом солдат. Полковник ждал Милославского на крыльце.

– Иди передом, Глеб Иванович, – велел воевода. – Ты человек бывалый, но гляди в оба.

Полковник открыл дверь, и в неё с ужасным топотом ворвался капитан, за ним туда же просунулся Зотов, и, недолго погодя, в твёрдышевские владения важно вступил воевода.