Атаман Золотой

Боголюбов Константин Васильевич

О нет, он согласен идти день и ночь, лишь бы только не возвращаться в Усолье. И надо уходить как можно скорее, как можно дальше от рокового места. Наверно, его уже разыскивают, а если поймают — ну, тогда прощайся с жизнью, Андрей свет Степанович!

Дни стояли солнечные, тихие и прозрачные, последние дни июля. Перед Андреем впервые за всю его жизнь так широко раскрывалась во всем своем величии первозданная красота реки, лесов и лугов. Впервые встречал он утреннюю зарю на камском берегу, лежа на росистой траве, и разбудил его не стук в окно конторского рассылки, а птичий щебет, кряканье уток, звонкое гоготанье гусей, резкие крики чаек.

Умывшись, он тронулся дальше в путь. Берег то круто поднимался над водой, то опускался понизью, поросшей травой и кустарником, или песчаной косой уходил далеко в реку. Вон впереди высоко над водой поднялась крутая косматая вершина. Тесно встали на ней темно-зеленые пихты. Зайдешь в лес и не надышишься. Выйдешь на опушку — перед тобой густо поднимутся стрелки иван-чая, все в пушистых завитках. В одном месте наткнулся Андрей на медвежий след. Неподалеку оказался малинник. Боясь заблудиться, беглец все время держался близко к берегу.

День уже подходил к концу. Солнце скрылось за темной гривой дремучего леса. Андрей вышел на берег в том месте, где он, точно срезанный, спускался в воду обрывом, и снова залюбовался открывшейся перед ним картиной. Кама вся точно горела в закатных лучах; из-за острова, сплошь поросшего ольхой и тальником, показались два лебедя. Большие гордые птицы медленно плыли по светящейся воде, точно вылитые из серебра. Белокрылые чайки с криком летали над рекой. То тут, то там всплескивала рыба.

Вот бы жить в таком благодатном месте, сам-друг с матерью-дубравой, ловить рыбу в тихих заводях, стрелять дичь, собирать лесные ягоды, грибы. Воображение уже рисовало ему, как он, молодой, но искусный охотник, будет славен по всему Прикамью. Он убьет самого матерого медведя в парме за Чуртаном, и тогда все усольские девушки заговорят о нем.

— Ты какого лешака тут шары пялишь? — вдруг раздался за спиной грубый окрик, и чья-то тяжелая рука легла на плечо.

Андрей оглянулся: перед ним стоял ражий детина, губастый, глазастый и, главное, вооруженный — за кушаком у него торчал топор, а из-за голенища выглядывала рукоять кинжала. Это было настолько неожиданно, что Андрей не сразу пришел в себя, а, опомнившись, понял, что пропал. Бежать, но куда? Решение возникло мгновенно. Прыжок — и он в воде. Нырнув чуть не до дна, Андрей поднялся на поверхность и, изо всей силы работая руками и ногами, поплыл к острову. Сзади, с берега, послышался звонкий свист. Такой же свист раздался и со стороны острова.

Плыть было трудно: мешала одежда. Но сознание опасности прибавляло сил. Саженях в двадцати от себя Андрей видел песчаную отмель и плыл прямо на нее. Течением сносило, и чем дальше, тем яснее он чувствовал, что не доплывет. Сильная струя воды преграждала путь. Андрею сделалось страшно. Мускулы напряглись в последних отчаянных усилиях.

И тут до слуха его долетели всплески воды под ударами весел. Со стороны острова легко и быстро вынеслась остроносая лодка. На ней сидели двое. Не прошло и минуты, как лодка очутилась рядом с Андреем. Сидевший на корме усатый молодец в шапке, лихо сдвинутой на затылок, крикнул:

— Давай руку!

С помощью усатого Андрей забрался в лодку, едва ее не перевернув, за что тот сердито выругал его.

— Кто таков?

— По правде говоря, и сам не знаю… Если вы добрые люди, так сжальтесь…

— Ты не виляй хвостом, — недовольно заметил усач, — Выкладывай как на духу. Лучше будет.

— Беглый я, вот кто, — решил признаться Андрей. Сидевшие в лодке показались

ему не похожими на полицейских служителей.

— Сразу так бы и говорил. Чего ж ты с берега-то сиганул?

— Да там один схватить меня собирался.

— Ха-ха-ха! — засмеялся сидевший на веслах вихрастый парень. — Это Илюха его пужанул.

Они причалили к берегу, и Андрей заметил, что под нависшими над водой ветвями смородины пряталось еще несколько лодок. Гребцы вышли на берег, и тут только Андрей увидел, что у одного из кармана выглядывала рукоятка пистолета, а у другого к поясу подвешен был на ременном жгуте чугунный шар величиной с кулак. Шевельнулась мысль: «Разбойники!»

Они шли по узкой тропинке меж кустов жимолости и ольховника. Откуда-то доносились пенье, взрывы смеха, тянуло горьковатым дымком, и вскоре перед Андреем раскрылась широкая луговина. Картина была живописная. Посредине пылал костер, над ним висел большой чугунный котел, вокруг сидели и лежали молодцы, одетые довольно пестро.

Все с любопытством посмотрели на Андрея. Чернявый, крепко сложенный молодец остановил на нем неподвижный суровый взгляд.

— Кого бог дал, Таракан?

Усатый ответил:

— Утопленника, есаул.

Разбойники засмеялись. Чернявый проронил сквозь зубы:

— На кой ляд ты его спасал? Оставил бы ракам на ужин.

— Беглый, говорит.

— Ну тогда надо поглядеть. Веди к Матрене. Пускай решит, куда его девать: в реке утопить али на осину вздернуть.

Андрей невольно содрогнулся. Значит, он попал в шайку знаменитой атаманши.

На другом краю поляны стояло до десятка балаганов, похожих на те, какие ставят на покосах. Усатый и его товарищ подвели Андрея к балагану, который был выше других.

— Матрена Никитична! Выдь-ка на минуту.

— Что случилось? — откликнулся из балагана низкий грудной голос.

— Да дело есть, матушка.

— Обожди.

Ждать пришлось недолго. Дверь балагана распахнулась, и Андрей замер от удивления: перед ним стояла красавица лет двадцати пяти. Что-то колдовское, неотразимое было в ее лице: и горячий взгляд из-под тонких черных бровей, и алые полные губы, и буйная каштановая волна, выбившаяся из-под платка, и смуглые щеки. Все в ней дышало здоровьем и силой. На атаманше был мужской костюм, но и это шло к ней: бархатное полукафтанье, сабля у бедра, сафьяновые сапожки — все было, ей подстать.

— Вот этот, Матрена Никитична, даве тонул, сказывает, будто беглый, — докладывал усач, указывая на Андрея.

Атаманша внимательно посмотрела юноше в лицо, и тот почувствовал, как ее взгляд проникает ему прямо в душу: такой не соврешь.

— А где ребята?

— Ужин ладят на поляне.

— Ну, пойдем туда.

Они пошли к костру. Завидя атаманшу, разбойники с почтением встали. Кто-то подставил ей чурбан, чтобы сесть. Видно было, что любили ее и подчинялись из любви.

— Садись, Матрена Никитична, скоро ужин поспеет.

Матрена села и обратилась к Андрею:

— Ну, рассказывай, парнишка, кто таков, зачем в наши края пожаловал?

Словно завороженный ее взглядом, Андрей смутился и не знал, с чего начать.

— Ты что же, язык проглотил? Али на меня загляделся? Берегись — здесь женихов вон сколько, неровен час, наломают бока.

— Хо-хо-хо! Ха-ха-ха! — покатились со смеху разбойники.

Андрей вспыхнул от обиды.

— Я человек несчастный, и надо мной смеяться нечего, — начал он и стал рассказывать историю своей жизни.