Атаман. Гексалогия

Корчевский Юрий Григорьевич

– Пойду тогда.

– С богом, а тут мы сами как-нибудь управимся.

Я пошел к Дмитровской башне. По дороге глазел на то, что происходило на стенах и во дворе. На земле, под стенами, перевязывали раненых, женщины грели в котлах воду и смолу, собирали трофейные татарские стрелы для наших лучников. Ополченцы и дружинники сбрасывали со стены татарские трупы, спускали на веревках наших убитых. Старики и подростки рыли могилы недалеко от собора, хоронили павших. Дело находилось всем, было неважно, кем

ты был до осады – купцом, ремесленником, рыбаком. Перед лицом смертельной опасности все помогали, как могли.

Воеводы я не увидел, поэтому сразу поднялся на башню. Пушечная площадка была на уровне третьего этажа. Через бойницы в сторону врага смотрели три пушки. Я разочарованно вздохнул – уж больно пушки небольшие, калибр маловат. Не знаю, как на других башнях, но эти хороши только для ближнего боя картечью. Не измеряя, на прикидку – калибр ствола был миллиметров тридцать пять – сорок, тогда как калибр пушек тульского кремля был вдвое больше. А чем больше калибр, тем дальше летит ядро, тем оно тяжелее, тем сильнее разрушение.

На пушечном лафете сидел, опершись локтями о колени, закопченный донельзя человек. Еще трое ели всухомятку в углу. Четверо на три пушки – совсем немного. Для частой стрельбы нужно три-четыре человека для каждой пушки.

– Мне бы Федора.

– Я Федор. Тебя воевода в помощь прислал? Я кивнул, даже сам не зная, почему – может быть, для того, чтобы не объясняться?

– Пушки когда-нибудь видел?

– А как же – стрелял из них, опыт есть.

– Здорово, а то эти помощники только суетиться горазды. Спасибо, хоть заряжать научились. Вот и бегаю от пушки к пушке – навожу и стреляю.

– Где же остальные пушкари?

Федор поднялся, прошел в дальний угол, откинул рогожку.

– Вот они – честь им и слава, уж сколько штурмов отбили. Словно в подтверждение его слов, за стеной завыли, завизжали, засвистели – ну прямо как черти. Обычно татары не так кричат.

– Ногаи, – подтвердил мою догадку Федор. – На этом участке они воюют. Давай, наводи, посмотрим, что ты умеешь. Только к бойнице не подходи, ногайцы каждое движение стерегут, стрелами засыпают.

Я посмотрел вдоль ствола.

– Чем заряжена?

– Ядро.

Ладно, пусть будет так.

Ногайцы остервенело лезли к Отводной башне. Мне сверху было видно, что сзади за атакующими шли два ногайца не из простых, в богатых халатах, нагрудных кирасах поверх них, золоченых шлемах.

Какая заповедь у пушкаря? Выбивать у противника пушечные расчеты и начальство, внося в ряды врага неразбериху. Значит, моя цель – они.

Я прицелился, установил небольшое упреждение, поднес запал. Грянул выстрел. Ядро попало в грудь одному из командиров, и убило еще двух или трех рядом.

– Неплохо, – удивился Федор. – И цель правильно выбрал, и попал метко.

Он

перебежал к другой пушке и стал целиться. Ополченцы принялись суетливо заряжать пушку, из которой я только что выстрелил. Федор подбил клинышек на лафете, долго целился, двигая лафет влево-вправо, и, наконец, поднес тлеющий трут к запальному отверстию. Выстрел!

Я наблюдал за результатом из соседней бойницы и видел, как ядром оторвало голову второму командиру ногайцев. Шлем полетел в одну сторону, голова – в другую, а ядро, продолжив путь, покалечило еще нескольких.

– Федор, твой выстрел удачнее!

За стеной взревели сотни глоток, через бойницы хлынул сплошной поток стрел. Они втыкались в деревянный пол, отскакивали от стен. Мы легли под бойницами. Федор удивленно проговорил:

– Это что такое – сроду они так много стрел на нас не тратили! Шевельнешься – стреляют, но чтобы вот так?

Через несколько минут железный ливень иссяк, шум штурма смолк. Что произошло? Мы осторожно приподняли головы. Ногайцы отступали, унося на руках тела убитых командиров. Мы с Федором пожали друг другу руки.

Больше атак не было. Мы вычистили пушки, зарядили, подтащили порох, а ополченцы – ядра и картечь. Теперь мы готовы к новому штурму.

Ночь прошла удивительно спокойно. А утром всех, кто находился в крепости, ошеломила странная картина. Татары рубились с ногайцами. Все были пешие, рубились саблями, кололи копьями, стреляли из луков. Чуть ли не все обитатели кремля взобрались на стены, чтобы увидеть бесплатное представление. Они что – сошли с ума? Чтобы союзники рубились насмерть на виду у неприятеля? О таком я не слышал.

Глядя из бойницы, Федор промолвил:

– Не поделили что-то, что ли? Только это должно быть очень большим.

Нам было невдомек, что виновниками являлись мы. Метким выстрелом я убил тысячника, а Федор – самого ногайского хана. Не знаю, что произошло между татарами и ногайцами, но ссора вылилась в кровавую бойню. Схватка длилась почти полдня, и полегло с обеих сторон народу не меряно и не считано.

Мы радовались раздору между неприятелем и молились, чтобы бой продолжался дольше. Пусть обескровят друг друга.

В этот день крепость никто не штурмовал, ночь тоже прошла без происшествий, а утром со стены раздались громкие и радостные крики часовых:

– Уходят, татары уходят!

Народ хлынул на стены. Это зрелище было удивительным. Уходили татары, а в стороне от них – шла вторая колонна – ногайцев. Заводные лошади несли сумки с награбленным имуществом горожан.

– Ура! – понеслось со стен.

– Уходят, наша взяла.

Ворота не открывали, боясь, что неприятель вернется. Народ на площади перед собором ликовал, обнимался. Я с трудом нашел Елену, обнял.