Атаманы-Кудеяры
Шрифт:
Тем временем они переехали Казанку по наплавному мосту и стали двигаться вдоль Булака. Вчера ночью тут были видны только россыпи костров, а сейчас в шанцах-окопах шли последние приготовления к завтрашнему штурму – вои под прикрытием стенки, составленной из высоких туров, готовили лестницы, осадные фашины, запасались порохом и пулями для фузей, точили бердыши и сабли… Осадный наряд продолжал метать ядра в стены крепости, кои во многих местах обгорели и порушились, из них высыпалась земля, обнаруживая второй, внутренний ряд вертикально стоящих дубовых бревен. Рослые пушкари и их помощники с чумазыми от пороховой гари лицами суетились возле
Подьячий Онисим, ехавший рядом, тронул Юршу за локоть:
– Зри, сотник, – вон пищаль великая, «инрогом» зовомая. У нее ствол длиной более шести аршин. А ядра кидает тягости немалой – аж до двух пудов!
Пушкари закончили подготовку выстрела и бегом в ближний окоп. Лишь один с бородой лопатой канонир с жагрой – горящим фитилем на длинном древке – остался у громадной пищали. Вот он приложил фитиль к запальному отверстию, а сам отскочил в окоп. Через мгновение пищаль рявкнула громовым голосом, перекрыв рев всех других пушек. Огонь и дым вырвались из ее ствола, а неподъемное ядро, описав пологую дугу, ударило в крепостную стену, размочалив в щепу дубовые бревна. Стрельцы, лучники, люди посохи, оторвавшиеся на миг от своих дел при грохоте мощного выстрела, восторженно завопили: «Ура!» Еле сдержался, чтобы не закричать, и сам сотник Монастырский.
Тут группа стала забирать вправо, к цареву стану. Юрша заметил, что появилось множество парных всадников с красными флажками на поднятых копьях. Онисим пояснил:
– Теперь так гонцы ездят, чтобы издали видно было. Чего-то их густо погнали!
Вскоре забили барабаны, загудели трубы. Сразу затихли пушки и пищали, с русской стороны закричали что-то по-татарски. Онисим перевел:
– Сейчас государево слово казанцам говорить будут. Царя Едигира вызывают.
Слово услыхать не удалось, сопровождавший их разъезд заторопился и погнал коней от Булака к ручью Ичке в объезд скопления войск. Только вечером Юрша узнал, что Иван выслал громкоголосых бирючей, говорящих по-татарски. Казанцам было предложено не проливать кровь людскую, выдать изменников и покончить миром. Но они дружно ответили: «Или все помрем, или отсидимся!»
Без особых приключений добрались до царева стана. Онисим отправился в шатер Адашева, а Юрша – в свой полк. Младший стрелецкий голова, встретив его, перекрестился:
– Слава тебе, Господи! А мы тебя хватились. Твой Аким хоть в пору к воеводе с повинной – сотник пропал!
– Аким приехал? – обрадовался Юрша.
– А куда он денется? Вот где ты пропадал? Рассказывай.
Юрша кратко поведал о ночном путешествии и побежал к Акиму. Показалось, год не виделся с ним.
С первого на второе октября, в последнюю ночь перед большим приступом, не все вои отдыхали, несколько сотен скрытно продолжали работать в подкопах. На многие десятки саженей тянулись подземные хода; по ним и денно и ночно, согнувшись в три погибели, тенями двигались вои, волочившие за собой подкопные кади – деревянные корыта с пологими торцами; из-под земли тащили выкопанный грунт, обратно – крепежный лес.
Подкопы продвигались медленно, мешали то возникшие огромные камни, которые приходилось обходить, не теряя общего направления, то вдруг прорывались потоки воды, которые перекрывались щитами, обитыми конскими шкурами, или отводились в специально вырытые глубокие колодцы.
К
Узкое пространство между бочками и стеной каморы тускло освещалось фонарем со слюдяными окошками. Фонарь стоял в небольшой печуре – углубление в стене, рядом – плошка с запальной свечой. Под печурой на грубо сколоченной скамье дремали канониры Петр и Сысой, своим обличьем похожие на обитателей преисподней: отросшие, взлохмаченные волосы в песке и глине, на теле – всего укороченные порты, потерявшие естественный цвет от грязи, и раскисшие лапти на голую ногу, на плечи накинуты овчины шерстью вверх. Они спокойно дремали, а через два-три часа кто-то из них, рискуя жизнью, будет подрывать эту страшную мину.
В углу каморы за бочками что-то зашуршало. Петр поднял голову и открыл глаза, Сысой встрепенулся и предположил:
– Никак крысы?
– Откуда они тут, – отозвался Петр.
Шорох послышался явственнее. Петр протиснулся между бочками и стеной, опустился на колени, приложил ухо к нижней части стены и услыхал, что здесь, рядом, скребли землю. Он поманил Сысоя, стали слушать вдвоем: землю ссыпали во что-то гулкое, может быть, в тонкостенную кадь, потом поволокли ее, и шуршание затихло. Вслушивались в тишину долго… вернулись на скамью.
– Роют? – испуганно шепотом спросил Сысой.
– Видать, что-то пронюхали.
– Что делать?
Петр не ответил, дотронулся пальцем до губ…
И вот опять зашуршало. Оба протиснулись в угол и замерли. Теперь, кроме шуршания, услыхали невнятный разговор. Когда татары утащили нагруженную землей кадь, Петр отошел к выходу из каморы и тихо сказал Сысою:
– Ты понял: ищут нас. Беги, сломя голову беги к розмыслам и скажи: не ровен час, найдут камору, что делать? Палатка их на том берегу Булака, с версту от нас. Хорошо, ежели б услыхал тебя Иван Григорич, он меня знает и поверит. Беги! В шалаше возьми рубаху, прикройся. С Богом.
– Постой, Петро. Побежишь, стражники схватят!
– Именем государя припугни. А лучше – не попадайся. Тут недалеко, кустарником пробежишь подальше от костров.
Петр не мог сообразить, сколько времени прошло, как остался один. Пять раз приходили и утаскивали землю татарские землекопы. Понял – они рыли на большей глубине, чем пол каморы. Но тревога не проходила: вдруг Сысою не поверят розмыслы! А татары все ж могут наткнуться на подкоп. Что делать? Биться с ними? Или подрывать мину и гибнуть тут?!. Когда услыхал шаги в подземном ходе и увидел отсветы фонаря, перекрестился.
Первым вошел в камору Иван Григорьевич Выродков – дьяк, ведающий подкопами, за ним – иноземный розмысл. Дьяк был чуть ли не на голову выше розмысла, и ему трудно достался подземный ход. Войдя в камору, он выпрямился во весь рост, расправил плечи и громко вздохнул. На низкий поклон Петра, слегка кивнув, глухо спросил:
– Ну, где татары?
– Землю поволокли, сейчас придут.
Прошло сколько-то времени, татары не возвращались. Подождали еще. Выродков резко повернулся к Петру: