Атаманы-Кудеяры
Шрифт:
– Так, может, татары приснились тебе?
От слов дьяка у Петра похолодело в груди, но ответил с достоинством:
– Не спал я, Иван Григорьевич. Биться с ними готовился, а стали б одолевать, сунул бы фонарь в бочку. Чу!..
Татары пришли и занялись своим делом. Выродков приложился к стене, Петр подал ему овчину, тот встал на колени. Розмысл нагнулся над ним. Когда татары утащили землю, дьяк спросил, что думает розмысл. Тот уверенно ответил:
– Местоположение нашей мины татарам известно. Ошибка контргалереи – полсажени.
Дьяк сделал вид, что сомневается:
– А
– Искать воду в полсажени от нашей мины? Таких совпадений не бывает. Татары знают, что родники и ключи не здесь, а по берегу Казанки. Нот, они ищут нас.
– Но почему так лениво работают?
– Не лениво, Иван Григорьевич. Они сразу роют много прямых галерей, вот так. – Розмысл показал на пальцы раскрытой ладони. – Потом начнут соединять галереи и простукивать, тогда обнаружат нас.
– Выходит: пора поднимать воев?
– Да, нужно.
– Добро! Идем до князя Воротынского.
Беседу прервал шепот Петра – пришли татары… Когда они ушли, Выродков подозвал Петра и Сысоя:
– Мы идем к воеводе. Пришлю гонца, он скажет, когда зажигать запальную свечу. Ежели до этого наткнутся на вас татары, взрывайте мину. Ты, Петро, хотел сунуть фонарь в бочку. Это просто, живым остаться – труднее. У вас доски есть?
– Вон в углу, от потолка остались.
– Так вот делайте так: загодя выстелите доски, сажени две-три, протрите досуха. Приготовьте зелья несколько совков. Когда татары наткнутся на вас и загалдят, один насыпает на доски дорожку пороха, другой ждет и ударит первого, кто полезет. И уходите, последний поджигает пороховую дорожку. Жизнь и слава ваша в руке Господней.
В ночь перед общим приступом государь не мог уснуть. С вечера он беседовал с протоиереем Андреем, но успокоение не пришло. Потом долго маялся на жестком ложе. Со зла ударил Спиридона, который осмелился задремать, стоя на коленях около царя.
Часа в два пополуночи приказал будить священнослужителей и пошел в походную церковь, что рядом с его шатром. Отблески свечей и лампад в каменьях и золотых окладах икон и старинных складней, тихое чтение Священного Писания сказали ему о близости Бога, который не оставит его Своей милостью, дарует победу над неверными. Под такой защитой царь почувствовал себя уверенней; он оглядел тех, кто в любой час ночи готов вместе с ним вознести моления о победе, и его вновь охватило беспокойство: рядом находился только князь Владимир Андреевич да два стражника, коим положено повсюду следовать за ним. Вон еще кто-то вошел, но мало, мало! Ни одного большого воеводы! Робкую мысль, что воям перед боем нужен отдых, он тотчас отбросил – только Всевышний решает, кому даровать победу! Иван простер руки к образу Спасителя и, громко зарыдав, упал на колени…
Князь Михаил Воротынский и Адашев, войдя в полотняную церковь, увидели всех стоящими на коленях, опустились и сами. Моление продолжалось томительно долго. Не дождавшись его конца, Воротынский наклонился к Ивану и громким шепотом сказал, что подкоп обнаружен врагом. Иван задержал задрожавшую руку у лба, не закончив крестное знамение, растерянно взглянул на князя и Адашева.
– Нужно,
Адашев добавил:
– Возможно, придется рвать подкоп до подхода полков…
– Да, да! – вскрикнул Иван, замахав руками. – Поднимайте! Бегите! О Господи! Услышь мя!.. – Иван продолжал молиться с каким-то ожесточением.
Воротынский и Адашев, переглянувшись, пожали плечами и покинули церковь.
Утро воскресенья 2 октября выдалось серым. Плотный туман, смешанный с дымом пожарищ и костров, осел в поймы Казанки и Булака, за две сажени ничего не видно. Зато хорошо слышно, как рушат пушкари крепостные стены: пушки бьют отрывисто, резко, до боли в ушах, а звуки ответных выстрелов с той стороны приходят раскатистыми, будто там разрывают крепкую посконину… А вот прошел невидимый пеший отряд – звон доспехов, неясный говор, выкрики сотников…
На рысях пронеслась конница, – тысяча, не меньше – все занимали назначенные им места для штурма.
Государев полк становился на ручье Нижний Ичке. Тысяча конных стрельцов находилась в общем строю. Сотня Юрши стояла второй слева. Вои каждого десятка конь за конем, впереди десятники. Перед ними два полусотника, между ними Юрша – сотник. Рядом копьеносец со значком и Аким как стремянный.
Все в ожидании начала приступа…
Петр и Сысой ждали гонца…
Тишина. Перестали копать и татары. Сысой выходил из подземелья. Вернувшись, рассказывал:
– Небо будто посветлело. Кругом туман. Слышно, идут вои, скачут вершники. Пищали палят пореже. – Потом, вздохнув, добавил: – А на воде дышится легче, хоть и пахнет дымом. А тут…
Петр согласился:
– Верно, в груди тяжело. Смотри, сколько зелья, а оно тоже дышит. Скорей бы… Помыться охота. Сейчас в баньку бы! Весь день с полки не слез бы… Кто-то идет!
Послышалось шевеление и шлепанье, из темного лаза показался вой наружной охраны. Он хотел сказать и закашлялся. Сысой не выдержал:
– Чего перхаешь? Что там?
– Гонец… Палить сказал.
– А где он сам?
– Ускакал.
Петр поднялся со скамьи и, вздохнув, вымолвил:
– Вот наше время приспело. Начнем благословясь.
Кашляющего воя след простыл.
Петр сдвинул в сторону слюдяное окошко, от фитиля фонаря зажег запальную свечу, закрепил ее в плошке. Сысой, следивший за его действиями, сказал:
– Петро, давай я сам запал поставлю. У тебя руки трясутся.
Петр повысил голос:
– Ступай отсель! У тебя дети малые, а я – бобыль. Иди…
Сысой некоторое время постоял в стороне, потом молча ушел. Петр заученно читал молитву:
– «Отче наш. Иже еси на Небесах! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое…»
А все внимание сосредоточил на своих руках. Он из близстоящей бочки, приподняв овчину, зачерпнул совком порох и, повернувшись к печуре, стал сыпать порох на плошку.
– «…да будет воля Твоя, яко на Небеси и на земле».
Несколько пылинок вспыхнули звездочками в пламени свечи, но насыпанный порох не загорелся.