Атлант расправил плечи. Часть I. Непротивление (др. перевод)
Шрифт:
— Да или нет?
— Вечно с тобой одна и та же история. Тебе все хочется разделить на белое и черное. Но мир устроен совсем не так. В нем нет ничего абсолютного.
— Кроме металлических рельсов. Или мы покупаем их, или нет.
Она ждала. Таггерт безмолвствовал.
— Ну? — спросила она.
— Ты берешь ответственность на себя?
— Беру.
— Тогда действуй, — проговорил он и поспешно добавил, — только на собственный страх и риск. Я не стану отменять твое соглашение с Риарденом, но и не стану защищать
— Дело твое.
Дагни поднялась, чтобы уйти. Таггерт склонился над столом, явно не решаясь закончить встречу столь решительным образом.
— Ты, конечно, понимаешь, что для проведения решения потребуется более продолжительная процедура, — сказал он, чуть ли не с надеждой в голосе. — Одним разговором со мной ты не отделаешься.
— О, конечно, — проговорила она. — Я пришлю тебе подробный отчет, который подготовит Эдди, и который ты читать не будешь. Эдди поможет тебе провести его по инстанциям. Сегодня вечером я отправляюсь в Филадельфию на встречу с Риарденом. Нам с ним придется как следует потрудиться. — И добавила: — Все просто, Джим.
Она уже повернулась, чтобы уйти, когда он заговорил снова, и слова его казались совершенно не относящимися к делу. — Тебе все сходит с рук, потому что тебе везет. Другим это не удается.
— Что не удается?
— Другие люди устроены, как полагается людям. У них есть чувства. Они не могут посвятить всю свою жизнь металлам и двигателям. Тебе повезло — чувств у тебя нет никаких. И никогда не было.
Она поглядела на него, и удивление в серых ее глазах сменилось спокойствием, а потом странным выражением, скорее, напоминавшим усталость, если не считать того, что читалось в нем нечто большее, чем просто принятие истины настоящего момента.
— Да, Джим, — ответила она негромко, — действительно, чувств у меня нет, и никогда не было.
Эдди Уиллерс проводил Дагни в ее кабинет. Она вернулась, и он ощутил, что мир сделался ясным, простым и вполне приемлемым, и что можно забыть о смятении и неопределенности. Лишь он один находил вполне естественным то, что Дагни — женщина — занимает пост исполнительного вице-президента огромной железной дороги. Еще когда ему было десять лет, она заявила ему, что, когда вырастет, будет руководить дорогой сама. И теперь свершившийся факт удивлял его ничуть не больше обещания, данного некогда на лесной поляне.
Когда они оказались в ее кабинете, когда она села за стол и бросила взгляд на приготовленные им бумаги, Эдди почувствовал себя как в собственной машине: двигатель уже заработал, колеса готовы рвануться вперед.
Он уже собрался уйти, когда вспомнил, что не доложил об одном деле. — Оуэн Келлог из Вокзального отдела просил меня записать его к тебе на прием.
Она удивленно вскинула глаза.
— Забавно. А я как раз собиралась вызвать его. Пусть войдет. Он мне нужен…
— Эдди, — добавила она вдруг, — прежде чем я займусь делами, попроси,
— Музыкальным издательством? — с недоумением повторил он.
— Да. У меня есть к нему один вопрос.
Когда любезный голос мистера Эйерса осведомился о той услуге, которую может оказать ей, она спросила: — Скажите мне, не написал ли Ричард Халлей новый, пятый концерт для фортепьяно с оркестром?
— Пятый концерт, мисс Таггерт? Нет, конечно же, нет.
— Вы уверены в этом?
— Совершенно уверен, мисс Таггерт. Он не писал ничего уже восемь лет.
— Так значит, он жив?
— Ну да… то есть, я не могу гарантировать этого, он совершенно удалился от общества, но не сомневаюсь, о его смерти мы бы обязательно услышали.
— И если он что-нибудь написал, вы бы, конечно, узнали об этом?
— Конечно. Причем первыми. Мы публиковали все его произведения. Но он прекратил писать.
— Понимаю. Благодарю вас.
Когда Оуэн Келлог вошел в ее кабинет, Дагни посмотрела на него с удовлетворением. Ей было приятно, что она правильно запомнила его внешность — лицо его напоминало молодого проводника вчерашнего поезда, это было лицо человека, с которым она была готова иметь дело.
— Садитесь, мистер Келлог, — предложила она, однако он остался стоять перед ее столом.
— Когда-то вы спрашивали, не хочу ли я изменить свое служебное положение, мисс Таггерт, — проговорил он. — Поэтому я пришел к вам с просьбой уволить меня.
Она ожидала услышать что угодно, но только не это; после мгновенного замешательства она спросила:
— Почему?
— По личным причинам.
— Вы чем-то не удовлетворены?
— Нет.
— Вы получили лучшее предложение?
— Нет.
— На какую железную дорогу вы переходите?
— Я не собираюсь работать на железной дороге, мисс Таггерт.
— Тогда какую же работу вы подыскали себе?
— Я еще не принял решения.
Дагни с некоторой неловкостью рассматривала его. На лице его не было никакой вражды; он смотрел ей в глаза, отвечал просто и прямо; он говорил как человек, которому нечего скрывать или изображать; вежливое лицо было нейтральным.
— Тогда почему вы решили уволиться?
— Это мое личное дело.
— Вы заболели? У вас неприятности со здоровьем?
— Но вы не хотите работать на «Таггерт Трансконтинентал»?
— Не хочу.
— В таком случае здесь должно было случиться нечто, определившее ваше решение. Что именно?
— Ничего, мисс Таггерт.
— Я хочу, чтобы вы рассказали мне все. У меня есть причины знать.
— Поверите ли вы мне на слово, мисс Таггерт?
— Да.
— Никакое лицо, дело или событие, связанное с моей работой у вас, не оказало никакого влияния на мое решение.