Атом в упряжке
Шрифт:
— Да, мой малыш, — спокойно ответил Журавлев. — На деньги капиталистов твое «всего-навсего» вместе с этим биноклем можно оценить не в одну сотню миллиардов золотых кругляшков, а на наш советский счет — этому просто нет цены.
Борис посмотрел на пакеты, ничего не понимая.
— Дело в том, — продолжал Журавлев, — что изолятор из этих пакетов способен сохранить те многочисленные потоки энергии, что возникают при расщеплении вещества. В одном грамме вещества, по расчетам некоторых ученых, содержится энергия, которой достаточно для кругосветного рейда океанского парохода. Понимаешь ли ты, дорогой мой крокодилище, что этой
— А вы сами, — спросил Борис, — разве не могли придумать такую изоляцию?
— Почему же нет? — ответил Журавлев. — Просидел бы пару-другую брюк, поработал еще год и изобрел бы, тем более, что у меня уже есть много усовершенствований в этой области.
— Ну?
— Ну, штука в том, чудила ты эдакий, что здесь, у этих распаршивых капиталистов, тоже есть свои ученые, и довольно неплохие. Придумай они такой бинокль, как мой, и вся техника Штатов сразу же дала бы нашей тысячу очков вперед. Для шансов социалистической революции это стало бы не очень-то приятным сюрпризом.
— А теперь?
— Теперь никак. Теперь мы, обогнав их, не сегодня-завтра увидим на дворце Лиги Наций красный флаг. Получается, что погоня за изолятором, мое решение его похитить, а не придумать или изобрести заново — работа ничуть не менее полезная, чем соревнования в гонках на стадионе Профинтерна.
— Еще бы, — с восторгом буркнул Борис и размашисто отодвинул три пустых кастрюльки.
Журавлев одобрительно посмотрел на него и сказал:
— Ловко. Впрочем, это пригодится. Тебе, прекрасный юноша, надо лететь обратно.
Затем его лицо посерьезнело, и он нагнулся над столом к Борису.
— Тебя повезет тот же летчик. Он — коммунист и выдающийся изобретатель. Фашисты убили его родителей и сестру. Эти два пакета ты отдашь в Риме Людмиле и, не задерживаясь, полетишь с пилотом через Турцию в Москву. Там сразу же, не заходя домой, отправишься в университет, найдешь профессора Шейнмана и передашь ему остальные пакеты. Оружие с собой?
— Да, — сказал Борис, показывая револьвер, который дал ему Франц.
— Возьми еще этот бинокль, — и Журавлев достал из чемодана новенький продолговатый бинокль, — обращаться с ним несложно. Это медное кольцо, вращаясь, спускает пружину и разбивает патрон со сжатым воздухом. Сжатый воздух, вылетая из бинокля, образует порывистый вихрь. В этот момент внутри бинокля от одного полюса к другому проскакивает с бешеной силой электрическая искра, которая попадает в вихрь. Эта искра, эти электроны, сохраняя по пути огромную, до сих пор никем не достигнутую скорость — 0,9999 скорости света, то есть почти 300 000 километров в секунду — летят в то место, куда доходит вихрь, иными словами, метров на 400–500.
— Так мало? — воскликнул Борис.
— Для дальнобойного орудия, — сказал Журавлев, — пожалуй, маловато. Но для электрона — больше любых достигнутых расстояний. И потом, растак твою тетю, это же устройство не для войны, а для получения энергии. А для энергии такого расстояния достаточно, иначе скорость электронов уменьшится. Энергия медленного или даже очень быстрого (но не такого быстрого, как у меня) электрона ничтожна. Но при скорости, почти не отличающейся от скорости света, масса электрона значительно увеличивается, а значит, увеличивается и работа, которую может выполнить
— Остальное я знаю, — перебил Борис, вспомнив взволнованную речь Бандиеры.
— Прекрасно, — сказал Журавлев. — Значит, ты понимаешь, в каких случаях будет полезней обороняться биноклем, чем револьвером. Помни, что для тебя самого бинокль безопасен, так как в нем, несмотря на колоссальную разницу потенциалов между полюсами, все построено на прочнейших изоляторах, хотя и не таких устойчивых, как эти, — и он показал на пакеты, — но имеющих зато другие нужные свойства… Помни также, что из бинокля можно выстрелить только пять раз. После этого понадобится новая порция патронов со сжатым воздухом.
— Хорошо, — сказал Борис, вставая и надевая кепку, — а что еще передать?.. — И он замялся.
— …Людмиле? — спросил Журавлев. — Ничего, кроме пакетов. Расписание и маршрут в Москву я для нее уже составил.
— А?.. — Борис снова помолчал. — А вы?..
— Мне нужно, — суховато пробормотал Журавлев, — еще кое-что испытать и разузнать. Я хотел бы получить более подробные сведения об изготовлении изоляторов… Ну а теперь, — и Журавлев, поднявшись, неожиданно обнял Бориса, — ступай, дорогой, и будь осторожен. Ведь я посылаю эти пакеты только с двумя людьми, — и, оборвав ответные нежности Бориса, он повторил: — Будь осторожен и все такое прочее, — и открыл перед ним дверь. Мрачный летчик уже восседал снаружи в аэроплане-ракете.
Борис быстро вскочил в машину и, нащупав в кармане пакеты, оглянулся. Но дверь уже закрылась. Журавлева уже не было.
Сидя у себя, Журавлев тихонько напевал под нос неизвестный мотив и с непривычной задумчивостью смотрел в окно. Затем медленно, как бы нехотя, он вынул из чемоданчика, валявшегося под столом, крашеные резиновые подушечки, рыжеватый парик, бутылочку с какой-то жидкостью и начал гримироваться, становясь все больше похожим на доктора Шнейдера. Когда все было готово и морщины, спустившись к губам, выполнили свое предназначение и придали лицу грустную важность, послышался стук в дверь.
Рыхлый розовый человек, сохраняя местоположение морщин, подошел к двери и сердито открыл ее.
— Не утруждайтесь, дорогой ученик, — насмешливым голосом сказал профессор, и десять полицейских, стоявших рядом, направили на Журавлева револьверы, — не причиняйте себе лишних хлопот. Я видел, как вы гримировались. Вы арестованы.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ, которая начинается и заканчивается заслуженной бранью
— Ах, это вы, дорогой учитель, старый золотарь, испорченный аккумулятор ненужных сведений? Мелкотравчатый шпион! Пустой говорильный кран, свежеокрашенный пустоголовый предатель!..
— Гражданин Журавлев! — попытался было профессор пресечь это вольное излияние слов, — гражданин Журавлев!
Но Журавлева нелегко было остановить. Завоевав полное и увлеченное внимание явно заинтересованной публики, которой собиралось все больше и больше, он весело и вдохновенно продолжал:
— …Так это вы, уважаемая фашистская плевательница, потрепанная белогвардейская таррррарабумбия, эквивалент глупости и измены, полный и тетраэдричный болван, чернильная окись, суррогат лабораторной продукции, ржавая вешалка с торичеллиевой пустотой, продажная лысогорская ведьма…