Атом
Шрифт:
Они бредут через вестибюль, Атом тащит кулер за ручку.
Посмотрев на Атома в вентиляционной шахте, он не может рисковать и пытаться убрать его из Эсхатологической винтовки. Так что Нек перещёлкивает ограничитель на «Доводе», превращая его в полное эго. Его намерение заводится до максимума.
Припарковавшись в переулке за Центральным вокзалом, он проверяет оружие в свете фар. Жестяная дверь бумкает и открывается — он выдвигается за неё, дождь капает со ствола «Довода». Атом появляется с ящиком кулера. Клин тёмного вещества обтекает вокруг другой его руки.
— В последний
Уставившись в дуло упрёка Нека, Атом быстро справляется с собой. — Карбон, — говорит он.
— Давай сюда череп в переноске.
— А что на обмен?
— Если бы ты не был таким умником, я бы дал тебе совет. Но идёт дождь. И кем бы ты ни был, это становится ясно. Извини, но для тебя история закончится неприятно.
Когда Нада Нек давит на спуск, его засасывает в ручку винтовки как сморщивающийся воздушный шар, кости мелятся в муку и струёй бьют из дула вместе с потоком крови, плоти и воды. Невоздержанный бандит опустошён и мерцает. Розовое облако вьётся перед Атомом. Оружие, повисшее в воздухе, падает и лязгает по земле.
Атом выезжает на машине Нека на Улицу Засад, и в это время Мэдисон появляется с другой стороны. Атом перескакивает в другую машину, и они, визжа колёсами, уносятся прочь. — Хвост всё ещё здесь, — говорит Мэдди.
— Кто это? — цедит Туров.
— Кэндимен. За ним Эдди Термидор. За ним кто-то вообще больной.
Стоящая на обочине патрульная машина вспыхивает мигалками и разворачивается за ними.
— И мёртвый.
Мэдисон уходила с Центрального вокзала со скомканным плащом в руках, и толпа преследователей приняла его за тыкву. Теперь Атом откидывает крышку и достаёт образчик. Податливая плоть блестит холодным потом. Мэдди кидает беглый взгляд.
— Странно выглядит, правда?
— За нами едут четыре машины, а вы обсуждаете… — Туров наклоняется вперёд и видит мозг, его тирада обрывается. Голос начинает шипеть.
— Оно?
— Та самая ось дерьма, — бурчит Атом. Он чувствует жёлтые волны, выжирающиеся из тыквы и окрашивающие воздух. — После похорон нас отправляют на чердак и забывают, но только не его. Спорю, этот красавчик весит пять фунтов. Можно его использовать как боксёрскую лапу. Я не к тому, что он действительно этим занимался. Кирлиан дерьмовый.
Они сворачивают на Синг, свирепо раздирая шины. Фары, мечась, выхватывают уличные скандалы и граффити.
— Могло так быть? Он всё ясно видел. Просто кричал не с той стороны лица.
— Думаю, зависит от его защитных реакций.
— А книги не были его защитной реакцией? — спрашивает Мэдисон, когда они выезжают на Автостраду Портис.
— Искусство — взрывающийся сэндвич.
— Тогда всё сходится. Но что, если она поддельная?
— Чтобы распознать подделку, надо определить разницу, верно? Но если это другая работа, почему её классифицируют как подделку? Потому что какие-то идиоты не могут отличить одну работу от другой?
— Ах ты мой малыш.
Фонари автострады мелькают сзади неё, она выдувает ему поцелуй, который вскрывает его швы.
— Почему мы едем за Коротышкой, мистер Кэндимен? Почему он в машине умника?
— Знаешь, Джоанна, когда я смотрю
Джоанна поворачивается назад и выдаёт небрежную улыбку.
— Дураки будут уверять, что не занимают позиций, умные — что занимают. Врут и те, и другие. Имена пленяют, чтобы записать. Не попадай в плен к своему имени, мальчик мой.
— Хотите, я могу бобануть машину, мистер Кэндимен?
— Используй «Ингрем» — оскорбление не работает в качестве посмертного оправдания. И чуть побыстрее, будь любезен.
Джоанна думает так медленно, что видит всё вокруг во временном промежутке — для его сознания они сдут со скоростью четыре сотни миль в час. М11 поднимается в его руке медленно, как часовая стрелка, и пламя летит в закрытое окно — лобовое стекло изрывается наружу.
— Держись за свою шляпу, Джоанна, — кричит Кэндимен сквозь шум автострады. — Быть мишенью, кто бы ни стрелял, весьма неприятно.
— Может моя жизнь двигаться чуть быстрее? — лает Термидор с заднего сидения. За рулём Сэм «Сэм» Бликер, он не отвечает; по совету Брута Паркера он регулярно практикует технику обрезания негативного внутреннего диалога, посему удерживает внимание; для этого он заявляет себе: «Я тот, кто идёт по пляжу / стреляет в президента / пинает монашку» или что там навевают обстоятельства.
— Цени-ка, — бурчит Термидор, снова откидываясь назад и глядя в окно. — Все лица плоские, как у совы, поток жизни бьёт их о стены тупиков. Всё убрано в образе их близких. Это кротость, к которой я склонен относиться терпимо, понимаешь ли. Что я хотел сказать, для разрыва штатов трудно было бы найти лучшее время. Знаешь, иногда сделка портится быстрее бананов, но сейчас энтропия играет на стороне тех, кто влияет на мой образ жизни. — Он снова наклоняется вперёд. — Эй, Сэм, машина гейская — вместо подушки безопасности разворачивает гигантский рахат-лукум. Запирай Еврокарт, чтобы вышел чистый выстрел, ага?
Сэм бросает вперёд бронированный лимузин. «Я тот, кто вмолотится в Рено Меган», — думает он.
— Это у них кресс-салат в покрытии, а, Сэм? Их обоих бросает вперёд, когда у машины вминается задница.
— А, Сэм? Ау, Бликер, кинь-ка мне сюда труп.
— Я сосредоточиваюсь, босс.
— Мне плевать на состояние твоих кишок, Сэм. Этот демонический всезнайка как раз собрал бакалею — когда я закончу с ним, он будет вполне мёртв и похоронен в куче бобов.
— Не факт, что у вас получится, босс.
— Я тоже могу расстрелять его. Отчего же не расстрелять? Ты о чём ваще?
— Обещайте, что не разозлитесь.
— Ничего не обещаю. Обещаю надавать тебе по жопе.
— Я как-то слышал, в Атома однажды стреляли на Падшей Улице, там потом чёрт знает что творилось.
— Пошевели уже мозгами, Сэм. Говорю же, ни один человек не управляет каждым своим вдохом. Ни ты, ни даже я. Дам тебе совет, который мне дали много лет назад. Ты можешь увидеть что-нибудь в глазах человека, пускай — ненависть, зависть, маниакальную жажду власти, — но всё фигня, пока оно там есть. У него же там полная каша. Да, это залог спасения, когда ты подбиваешь бабки своим недостаткам в таком ключе. У меня только один глаз — и я им смотрю в оба.