Атомка
Шрифт:
Комиссар купил перед отъездом из Шамбери первый попавшийся мобильник — дешевый, паршивенький, с номером, который тут же запомнил, и с суммой на счете, достаточной для того, чтобы поддерживать связь с внешним миром, пока он не уладит все со своим оператором сотовой связи. Несмотря на полный хаос в голове и вокруг, Франк думал, естественно, и о результатах анализа спермы. Письмо из бельгийской лаборатории наверняка уже пришло на его фальшивый адрес, и комиссар чувствовал, что до завтрашнего утра не дотерпит. Лучше он сейчас завезет Люси домой, а сам съездит на набережную Орфевр, выудит из компьютера этот кривой адрес, зайдет
Мелькали таблички с названиями городов, позади оставались километр за километром, было невероятно холодно, но снегопад кончился еще два дня назад, и это позволило дорожным службам полностью расчистить шоссе. Зато по обе стороны от него пейзаж оставался лунным: бескрайние белесые равнины — сколько видит глаз… Шарко не помнил другой такой зимы — зимы с таким количеством осадков по всей стране… Даже Ницца, даже Корсика получили свою порцию снежных хлопьев.
Они находились примерно в полусотне километров от парижских пригородов, когда Люси проснулась от звонка мобильного телефона. Прежде чем отозваться, потянулась, подумаешь, две секунды! Сказала «слушаю» — и Шарко после первых же слов ее собеседника увидел, как меняется лицо подруги. Отвечала она односложно, а когда отключилась, закрыла лицо руками, тяжело вздохнула и повернулась к Шарко:
— Это Белланже. Он в лесу Комб-ла-Виль, это поблизости от Ри-Оранжи. С ним там жандарм из Мезон-Альфора, этот…
— Патрик Тремор, — подсказал комиссар.
— Да, Патрик Тремор.
Люси с такой силой сжимала в руке сотовый, что фаланги пальцев побелели.
— Мальчик? — спросил Шарко.
— Да, тело только что нашли. Еле вытащили из пруда — вмерзло в лед.
Она отвернулась, уставилась пустыми глазами на мелькавшие за окном картинки природы. Бамм-бамм-бамм — бился о холодное стекло ее правый висок… А Шарко хотелось сию же минуту остановить машину, выйти и заорать. Заорать так, чтобы содрогнулся весь этот построенный на несправедливости дерьмовый мир, выплеснуть все свое бешенство в его адрес. Он на мгновение представил себе, как остается один на один с тем, кто это сделал. Он и этот отброс, этот подонок — в одной комнате…
Несколько километров они проехали молча, тишина эта была ужасающей, и Люси наконец пришла в себя, взгляд ее стал осмысленным.
— Комб-ла-Виль нам по дороге, давай туда заедем?
— Я заеду без тебя, Люси. Это ребенок. Нельзя тебе нарушать обещания и ломиться в двери, которые только-только и с трудом начали закрываться.
— Ты можешь не заниматься этим делом, но мне никто не помешает идти до конца. Я хочу поймать сукина сына, который мог такое сотворить.
17.32.
Ужас какой мороз — градусов небось восемь или даже девять. Галогеновые лампы фонарей вбирали в себя тьму и бросали на землю желтоватые, почти белые круги света. Впереди — застывшие силуэты людей в куртках с люминесцентными полосками, позволявшими заметить их издали. Треск ледяной корки на снегу под ногами, похожий на кашель.
Люси и Шарко вместе подошли к шефу, который разговаривал на берегу пруда с жандармами… ага, вот и Патрик Тремор… Белланже, одетый в лыжный костюм, увидев своих, оторвался от маленькой группы, двинулся навстречу. На голове у него темно-синяя шапочка, глаза покраснели, лицо вытянулось, будто к щекам подвесили гирьки, — может, от холода, а может, еще
— Кошмар какой-то, — сказал Белланже. — Это же мальчик, ребенок!
В нем не было прежней самоуверенности, спокойной силы, делавшей его начальником, к которому прислушиваются. Он поглядел на Люси, потом снова на Шарко, переминаясь с ноги на ногу, чтобы не замерзнуть окончательно.
— Ты-то как?
— Да ничего… Эти морозы начинают действовать мне на нервы. Можно подумать, мы в Гренландии.
Люси сделала шаг в сторону, не сводя глаз с группы людей у толстого ствола:
— Он там?
Белланже долю секунды поколебался: надо ли отвечать. Спросил взглядом комиссара, тот медленно опустил ресницы, значит считает, что надо.
— Там, в чехле. Жандармы через десять минут уезжают, отвезут тело в Институт судебной медицины. Сами этим займутся, так что нам хоть аутопсию не придется брать на себя.
Люси вздрогнула, подняла воротник куртки до носа, скрестила руки на груди и тихонько двинулась вперед. Ветки деревьев трещали от мороза. Люси озиралась, ей чудилось, что вокруг мечутся призраки, что призраки перебегают от дерева к дереву… но это были всего лишь вытянутые в длину тени жандармов. Силясь избавиться от призраков, она сжимала кулаки, но с каждым шагом в ее голове все отчетливее звучали голоса девочек… Хмурые мужчины расступились, пропустили ее к носилкам. Там лежал небольшой черный мешок. Молния на мешке очень ярко блестела в лучах фонарей.
«Неизвестно, Клара это или ее сестра-близняшка. Тело почти сожгли, только ноги остались нетронутыми… босые ножки, — должно быть, пламя до них не добралось… — может быть, они были под камнем или чем-то вроде…»
Люси перевела взгляд на жандарма рядом:
— Что вы сказали?
— Ничего, мадам. Я ничего не сказал.
Люси втянула голову в плечи. Опустилась на колени, в снег, хотела расстегнуть молнию, но почувствовала, что ее берут за руку. Это был Шарко.
— Не надо, Люси. Пойдем.
Она попробовала сопротивляться, но в конце концов сдалась и позволила комиссару отвести ее на берег пруда, к Белланже, который сразу же стал рассказывать:
— В середине дня местные подростки пришли на пруд — покататься. Верхний слой воды заледенел, его припорошило снегом, потому сразу и не заметили. Но в конце концов один из ребят обнаружил тело — прямо подо льдом, лицом к небу. — Никола говорил так, будто ему не хватает воздуха, будто холод проникает ему в легкие. — …Через час сюда приехали коллеги из Ри-Оранжи. Поскольку им было известно о сигнале «Тревога: киднеппинг», они сразу же подумали, что это тот самый похищенный из больницы мальчик, и позвонили Тремору. — Он вздохнул. — Да, оказался тот самый.
— Но как…
Она не договорила: образы, всплывшие в ее памяти, были чересчур живые, чересчур сильно на нее действовали. Люси смотрела на свои утонувшие в снегу ботинки. Жюльетту тоже нашли в лесу, таком же, как здесь. Все, что в ней осталось человеческого, были две белые, как мука, ножки… Шарко прижал подругу к себе, погладил ее по спине и сделал Белланже знак, чтобы тот продолжил.