Атомная база
Шрифт:
— Может быть, мой друг тоже хотел спасти страну?
— Нет, к счастью, с ним дело обстояло не так безнадежно. Когда он еще работал на сенокосе, ему послышался голос с неба: если хочешь стать человеком, бросай все, поезжай на Юг и сделайся вором.
— Насколько мне известно, он приехал на Юг, чтобы стать полицейским.
— В «Эдде» говорится, что человек не должен быть слишком умен. Твой друг думал, что лучше всего изучать методы взломщиков в полиции. Деревенские жители, святые и даже бог считают, что взломщики неплохо зарабатывают. Я много
— А «Северная торговая компания»?
— Конечно, такой способный и музыкальный человек, как твой друг, скоро понял, что ценные вещи хорошо прячут и деревенскому жителю нелегко ночью влезть в окно и забрать их. Если хочешь красть в обществе, где все воры, нужно красть по закону, а лучше всего — самому издавать законы. Поэтому я постоянно внушал ему, что он должен стать депутатом альтинга, что необходимо, чтобы его поддерживал какой-нибудь миллионер, чтобы он создал акционерное общество и раздобыл себе новый автомобиль и лучше всего — сделал все это сразу. Но он был слишком крестьянином и никогда до конца не понимал меня. Поэтому все так и вышло. Он считал, что достаточно создать дутое акционерное общество, заигрывать с дутым миллионером Двести тысяч кусачек и купить у него много раз краденный автомобиль, вместо того чтобы организовать настоящее акционерное общество, завести себе настоящего миллионера и приобрести прямо с завода новый автомобиль последнего образца. Другими словами, для осуществления его призвания ему не хватило знания техники этого дела. И в результате, вместо того чтобы сидеть в альтинге, он сидит в тюрьме.
— Можно ли спасти парня, не поладившего с законом?
— Всегда трудно спасать крестьян. Уложение об уголовных наказаниях существует для охраны подлинных преступников и наказания тех, кто слишком прост, чтобы понять общество. Однако все содеянное нашим другом не выходит за рамки детских преступлений, подобных краже со взломом, и утешительно, что его методы недалеки от обычной практики предпринимателей, так что осудить его было бы оскорблением для лучших людей страны. В сущности, ему не хватает каких-то ста тысяч крон, чтобы выйти на свободу.
Я подумала, что тогда все совсем безнадежно. Мои родители уже старые люди, и я уверена, что их доходы за целую жизнь не составят такой суммы.
— Не кажется ли тебе, что этот человек заслужил хороший урок, пусть испытает на своей шкуре, как плохо, когда ты так неловок и не слушаешь добрых советов, — сказал органист. — Это — единственное, что может ему помочь.
Я уже ничего не ела и все смотрела в окно на увядшие кусты вокруг дома, но при этих словах я повернулась и без обиняков заявила:
— Он отец маленькой Гудрун, и, останется он в тюрьме или нет, все равно он мой муж.
— Да, да, мой друг, — сказал органист, даже не улыбнувшись. — Я ведь не знал, как ты смотришь на это дело.
— И я до сегодняшней ночи не знала. Но ста тысяч
Он осторожно улыбнулся и задумчиво посмотрел на меня.
— Буи Аурланд, наш депутат альтинга и твой бывший хозяин, сразу же выпишет чек на эту жалкую сумму.
— Я лучше буду ждать, пока мой муж отбудет срок.
— Буи Аурланд — чудесный парень, мы когда-то вместе учились. Я знаю: он сделает это немедленно.
— Буи Аурланд — самый замечательный мужчина в Исландии. Кто знает это лучше меня, спавшей сегодня с ним?
— Послушай, мой друг. Не выпить ли нам кофе? Плюшки в пакете.
— Я сейчас сварю кофе. Ты достаточно потрудился: накупил еды, подготовил цветы к зиме, убрал в доме. Но где же портрет нашего Скарпхедина, сына Ньяля, с расщепленной головой, который назывался также прекрасной Клеопатрой? Как мне его недостает!
— Я его сжег. Я решил переменить обстановку. Иногда нужны перемены. А ты, мой друг? Что ты собираешься делать?
— Я буду искать работу и поступлю на вечерние курсы. А когда накоплю достаточно денег, стану серьезно учиться ухаживать за детьми.
Мы выпили кофе.
— Спасибо, — сказала я. — Теперь я пойду в город искать работу.
— Иди, желаю тебе удачи. А наш друг на Скоулавэрдустиг? О нем не стоит больше говорить?
— Нет, о нем больше не стоит говорить, он — мой муж.
И вот органист, которого люди считают стоящим выше богов, а боги — стоящим выше людей, самый далекий женщине мужчина из всех мужчин и все же единственный мужчина, к которому женщина может прийти, когда все для нее кончено, — он, прежде чем я успела опомниться, положил свои длинные тонкие пальцы на мою голову, склонился надо мной и поцеловал меня в самый пробор на затылке. Потом отвернулся, взял с кухонного стола пакет, который мы так и не тронули и в котором, как я думала, лежал сыр. Быстрыми движениями развернул пакет. В нем оказались пачки денег.
— Пожалуйста.
— Это настоящие деньги?
— Вряд ли. Но, во всяком случае, не я их делал. Дай мне сумку.
— Как ты мог подумать, что я могу взять у тебя деньги?
— Ну, дорогая, тогда мы бросим их в печку.
Он взял деньги и подошел к печке.
Я не сомневалась, что он бросил бы это богатство в огонь на моих глазах, а потом с детской улыбкой повернулся бы ко мне и больше не вспоминал об этом. Но я опередила его, схватила за руки и сказала:
— Нет, нет, нет! Я возьму их!
Он протянул мне деньги.
— Но при одном условии, — проговорил он, передавая мне деньги, — ты никогда никому не скажешь, откуда ты их взяла, ни пока я жив, ни когда я умру.
И вот я запихиваю в сумку эту кучу денег, красная, растерянная, сгорающая от стыда, а он срезает самые красивые цветы и собирает букет.
— Надеюсь, от цветов ты не откажешься?
Он связывает цветы бечевкой и, улыбаясь, подносит их мне.
— Наверно, во всей Исландии не найдется невесты, у которой был бы такой прекрасный букет! — говорю я.