Атомная бомба
Шрифт:
— И вы сели в поезд и уехали на «Маяк»?
— О, это была целая эпопея! Меня вызвали и сказали, чтобы я пришел на рязанский проспект, и номер дома назвали — сейчас уже забыл какой… Пришел. Спросили: женат ли? «Да», — отвечаю… Дети есть? «Есть»… Поезжай пока один, говорят, а попозже они к тебе присоединятся… И дали мне билет до Челябинска… Стоим с соседом у окошка, пейзажи смотрим… вдруг появляется колючая проволока… Сосед мне тихо: «тут атомную бомбу делают. Раньше тут дома отдыха были, санатории, а теперь всех выгнали и атомом занимаются…» вот так я познакомился со своим будущим местом работы. Но сначала я доехал до Челябинска, пошел на конспиративную квартиру — небольшой домик, три койки стоит, а хозяйка женщина. Она меня приняла, купила билет
— А почему ночью везли?
— И смотреть запрещали по сторонам! Это для того, чтобы никто не знал дороги до «Объекта»… Города еще не было. Нас привозят к бараку. Выдают постельные принадлежности, и жизнь начинается… Хоть и время позднее, но люди не спят — разговаривают… Кое-что проясняется. Говорят, что идти на заводы не надо, мол, детей потом не будет… И начинаю понимать, о чем речь идет, а мне как раз туда и надо…А утром встречаю двух знакомых физиков. Они мне объясняют, что реактор уже работает, что начинают работать радиохимики — то есть идет выделение плутония, а у Бреховских будет металл, но завода еще нет… Попал я к Феодосию Максимовичу, который мне тут же объяснил, что на «хозяйстве» сейчас делать нечего и надо ехать в Москву на «Базу № 1», где проходят стажировку работники будущего завода «в».
— «База № 1» — это «Девятка»?
— Да. Название у института из-за особой секретности менялось несколько раз… Конобеевский сразу же повел меня к Андрею Анатольевичу Бочвару. Мы познакомились. Беседа была очень короткая. И трудно было тогда даже предположить, что теперь вся моя жизнь будет связана с этим выдающимся человеком… Бочвар назначил меня на должность начальника цеха № 4.
— Но ведь сам цех был на Урала?
— Да, но формирование его шло в «Девятке», и этот принцип, узаконенный Бочваром и Займовским, был абсолютно правильным! Они знакомились с людьми, внимательно изучали их и определяли им должности. Ведь Бочвар был ответственным за выпуск металлического плутония и самого «изделия», и ему нужна была полная уверенность в людях. В «Девятке» отрабатывалась модель будущего производства, и мне кажется, именно «принцип Бочвара» и определил конечный успех. В Институте стажировались многие сотрудники будущего цеха № 4. впрочем, стажировались — это не совсем точно. Вместе шел поиск новых решений технических проблем изготовления деталей из плутония, вместе отрабатывали будущие технологии.
— А почему именно Бочвар?
— Это выбор Курчатова. Он знал его как выдающегося ученого, полностью доверял Андрею Анатольевичу. И Бочвар стал не только руководителем здесь, но и прежде всего научным руководителем цеха № 4.
— Но ведь раньше организаторские способности у Бочвара не замечали, не так ли?
— Он был крупным ученым и прекрасным педагогом. Последнее оказалось особенно важным при создании «Девятки». Его педагогические способности, умение поднять человека, заметить в нем «искру божью», а также создание творческой обстановки в институте, — все это и стало основой «Девятки», где удалось решить глобальные проблемы в атомной науке и технике…
Строка истории: «Установка 5 начала выдавать продукцию в августе 1947 г. До 1 января 1948 г. в группу В.Д.Никольского поступило 93 микрограмма плутония. 15 мая 1948 г. — 1207, а до 15 июня — 2649. Препараты плутония по мере их получения передавались в другие лаборатории и институты, что позволило начать изучение химических свойств этого элемента. Так, например, в первом полугодии было выдано плутония (в микрограммах):
лаборатории № 2 АН СССР — 73 РИАНу АН СССР — 34
ИОНХу — 44
лаборатории № 5 — 944
лаборатории № 11 — 6
лаборатории № 9 -1000.
При получении первых препаратов плутония одновременно проводился
— И сразу был найден верный путь?
— Что вы?! Было несколько вариантов технологии, и все в той или иной мере предусматривались при строительстве завода… Шесть вариантов было!.. И какой из них пойдет, было неясно… Схемы были заложены в проект, но ни одной опробованной не было…
— Но ведь корольки плутония уже получали и исследовали?
— Это была чистая химия… впрочем, многое уже стало известно об этом металле, в частности, и то, что у него много фазовых превращений.
— И он начинает «убегать» от исследователя?
— При ста градусах с небольшим — первая фаза превращений, и далее до температуры плавления — аж пять штук! Все время он в новых фазах — происходит перекристаллизация. Одна структура, другая, третья, причем объем изменяется… И когда после плавления вы начинаете его охлаждать, то фазы идут в обратном порядке… И изменения, представьте, через каждые сто градусов!
— Нечто подобное есть у других материалов?
— Нет, в этом смысле это уникальнейший!.. Фазовые превращения, конечно же, были известны, но в таких количествах — нет… Причем объем мог увеличиваться на 20 процентов! Все это настолько поражало воображение, что ученые пришли в выводу, что из чистого плутония нельзя получить «изделие».
— То есть бомбу?
— Да. Причем получается хрупкая фаза на определенном этапе — плутоний «трещит», и мы это видели… в общем, нельзя из него делать конструкции — и точка!.. Потом-то мы доказали, что возможно использовать и чистый плутоний, но это было «потом»…
— Поначалу же он то «явится», то «растворится»?
— Образно говоря, конечно. Но я перескочил через ряд важнейших событий, а потому нужно вернуться к истокам… Прежде всего, надо сказать, что Бочвар первые три года находился на «Маяке» постоянно. Только после 53-го года он стал чаще выезжать в Москву, где был его институт. А с 57-го года он, к сожалению, стал у нас бывать совсем редко…
— Главное было сделано…
— Но получалось так, что наука нас оставила. Я уже был главным инженером. Почувствовал, что наука далеко, а проблем много…Приехал однажды к нам новый министр Первухин — он по всем комбинатам ездил, знакомился с делами. Мне было поручено сделать доклад о положении на нашем заводе «В». Я и сказал, что наука от нас «ушла», и это не может не сказаться на нашем производстве, так как мы «варимся в собственном соку». Первухин вернулся в Москву. Правда, его вскоре сняли, но он успел выпустить приказ о восстановлении всех связей между нами и наукой, и поручено это было Курчатову. Тут же был собран ученый совет комбината. Приехал и Бочвар. Мы шли с ним по тоннелю в цех, вдруг он говорит: «тут до меня дошли слухи, что вы, Николай Иванович, на меня «накапали» министру?» Я попытался оправдываться, а Андрей Анатольевич перебил: «Правильно все сделали, это моя вина…» Этот случай не привел ни к малейшему изменению в наших отношениях, что, мне кажется, говорит об удивительной черте в характере Бочвара — его высочайшем чувстве справедливости… Потом он начал частенько болеть, не мог приезжать к нам часто, да и дела в институте требовали особого внимания. Вот тут-то он мне и сказал, что всему начальству сообщил: мол, теперь его преемник и представитель на заводе «В» — я… Это было приятно и очень ответственно…
— Но насколько я знаю, многие специалисты в это время начали уезжать с комбината — наконец-то появилась такая возможность у людей…
— И это было. Но самая главное: нельзя было никого нового допускать к производству плутония, у нас на заводе «В» секретность была просто сумасшедшая. Кстати, приказ Первухина о «возвращении науки на комбинат» позволил Бочвару оформить к нам новых людей…
— Мы с вами пока еще не открыли двери цеха № 4 и не вошли туда — бродим вокруг… Что же там происходило?