Атомная крепость (илл. Ю Пучинский)
Шрифт:
При этом имени Прокудин помрачнел. Полковник продолжал:
– Мы обратили внимание на следующее… Во-первых, оказалось, что о случившемся с сыном Рахитов узнал раньше, чем милиция, следственные органы. Кто-то сообщил ему, что его сын убит. Как только он получил это известие – парализовало левую часть его тела. Сейчас Рахитов представляет собой жалкое подобие того, каким вы знали его прежде. Возникает вопрос – от кого и каким образом он получил такое сообщение? Рахитов мог бы если не сказать, то написать – правая рука у него в порядке. Однако он молчит. Что же это значит? Почему он не хочет назвать человека, принесшего ему трагическое
– Да, так, – признался Прокудин.
– Мы уверены, что Тимура Рахитова хотели убрать с дороги агенты иностранной разведки, – пояснил полковник. – В этих обстоятельствах странное поведение Рахитова-отца приобретает, я бы сказал…
– Зловещий смысл, – подсказал Прокудин.
– Пожалуй, так, – согласился Соколов. – Вы ведь, конечно, понимаете – перед нами задача со многими неизвестными. Вы должны помочь нам решить эту задачу.
– Я не силен в алгебре, – хмуро усмехнулся Прокудин. Он в упор спросил: – Что я должен делать?
– Встретиться и поговорить с Рахитовым.
– Не понимаю.
– Вы не следователь – стало быть, не имеете права его допрашивать. Вы с ним не друзья, а враги, – естественно, не можете рассчитывать на то, что он доверится вам, – все это мы отлично понимаем, – спокойно наговорил полковник. – И все же именно вы должны попытаться установить истину. Сначала вы дружили, потом он возненавидел вас. И в то же самое время он по-своему уважал вас, вернее, отдавал себе отчет в том, что вы достойны уважения… и боялся вас. Да, да, Василий Михайлович. Вот это обстоятельство и навело меня на мысль обратиться к вам за помощью. Понимаете, иногда человек свой страх перед другим старается скрыть нарочитой грубостью, проявлением ненависти, хотя сам-то в душе и знает, что, собственно, ненавидеть не за что.
– Понимаю, – задумчиво сказал Прокудин. – Психология! Вы хотите как бы опрокинуть логику. Здравый смысл говорит, что такой встречи быть не может и сам Рахитов в этом абсолютно убежден – и вдруг – открывается дверь, появляюсь я. Гм… Он растеряется? Безусловно. Но в следующий же момент он укажет мне на дверь и никакого разговора не состоится. Я полагаю, вы подумали об этом?
– Подумали, – Соколов усмехнулся. – И на дверь он указать не посмеет и разговор состоится, если вы, конечно, согласитесь пойти на это, как я понимаю, не очень приятное для вас свидание.
– Мне нужен предлог, – сказал Прокудин.
– Вот он – этот предлог, – полковник вынул из бокового кармана конверт и протянул собеседнику.
– Что это? – осведомился Прокудин.
– Письмо вам от Тимура Рахитова. Будучи не в состоянии самостоятельно выпутаться из тяжелого положения, в котором он очутился, Тимур решил обратиться за советом к вам. В этом коротеньком письмеце он пишет, что поговорить с вами ему крайне необходимо, что это для него вопрос жизни и смерти. Он не пишет, в чем именно дело, на конверте ваша фамилия, без адреса. Стало быть, он хотел лично приехать к вам для беседы, а записку приготовил на тот случай, если бы
– По-нят-но… – Прокудин сурово нахмурился. – Письмо Тимура дает мне право, да нет – обязывает меня пойти на встречу с Рахитовым.
Долго еще Соколов и Прокудин обсуждали предстоящую встречу.
Целью посылки Прокудина к Рахитову главным образом было стремление убедиться не столько в том, как к этому визиту отнесется сам Рахитов, сколько проживающий у него лже-Егоров. По мысли Соколова, визит Прокудина должен был напугать его и подтолкнуть на какие-то действия. Но Прокудину знать об этом соображении, пожалуй, не обязательно. Излишняя осведомленность может помешать ему держать себя у Рахитова естественно, непринужденно. Однако об одном обстоятельстве Соколов счел нужным предупредить своего собеседника.
– Кстати, – сказал он, – примите к сведению – то, что Тимур не убит, а лишь тяжело ранен, Рахитов не знает. Вы, конечно, понимаете, почему мы так сделали?
– Опасаетесь, что кое у кого может появиться искушение приняться и за самого Рахитова?
– Вот именно.
Глава пятая
Прокудин легко нашел дачу своего бывшего начальника. Жена Рахитова, сгорбленная, заплаканная, при виде его остановилась и не могла сдвинуться с места.
– Нельзя! – замахала она руками. – Не пущу. Порадоваться нашему горю хотите.
– Перестаньте! – поморщился Прокудин. – Из-за Тимура скорблю вместе с вами, – в голосе его была искренность, которой Рахитова не могла не поверить. – К сыну вашему я относился с симпатией. Ну, а муж ваш… Чему же мне радоваться? Скажите, почему вы не положили его в больницу?
Женщина боязливо покосилась в сторону веранды, ответила почти шепотом:
– Он не разрешает.
– Кто – он?
– Знакомый его – инженер, товарищ Егоров.
Прокудин в изумлении передернул плечами:
– С каких это пор командует в вашей семье какой-то Егоров? Вашего мужа следует положить в больницу, там и лечение и уход лучше, да и вы, вижу, совсем с ног сбились, шутка ли – такие несчастья…
– Не разрешает, – безнадежно повторила женщина. – А Михаил Борисыч приказал мне во всем слушаться Егорова.
Она немного успокоилась и уже не держала Прокудина у калитки, они шли по направлению к веранде. Когда поднимались по ступенькам, в дверном проеме выросла фигура крупного мужчины с холеной рыжей бородой, с широкими стеклами золотых очков.
– Нельзя! – грубо, с оттенком угрозы в голосе сказал незнакомец, загораживая вход. – К больному нельзя.
Прокудин остановился.
– Егоров? – осведомился он, бросив на человека с рыжей бородой неласковый взгляд.
– Да, а в чем дело? Кто вы такой?
– Это вас не касается, – резко сказал Прокудин. – И будьте любезны не шуметь, шум любому больному противопоказан. – Не сводя с Егорова глаз, он двинулся вперед и сильным движением заставил того посторониться.
– Назад! – неожиданно злобно крикнул Егоров. – Я не позволю вам беспокоить товарища Рахитова.