Атомная крепость
Шрифт:
Взяв отмеченный пропуск, Годдарт-Егоров удалился. Рахитова бил озноб.
Годдарт очутился в сложной ситуации. Через связную он передал донесение Грину о своих делах в «Космосе». Каким образом женщина доставляла шифровки главному резиденту Харвуда, он не знал, но донесения свои продолжал регулярно слать, – к тому имелись причины: хотелось блеснуть достижениями и тем самым повысить свои акции в глазах начальства. Он ничуть не сомневался – Аллен Харвуд и Уильям Прайс систематически запрашивают Грина о том, как подвигается выполнение задания, порученного ему, Годдарту. Кроме того, его тормошил Грин, тому же не терпелось как можно скорее окончить эту проклятую «Тень человека», «Шедоу».
Грин приказал Годдарту воспользоваться покровительством профессора Желтовского и пробраться
Годдарт не очень обрадовался, получив такой приказ. Вообще-то говоря, он с самого начала, еще с того времени, когда его отправляли в Советский Союз, знал: настанет час – приказ такой ему вручат. Однако где-то глубоко внутри затаилась надежда, что до этого далеко. Он отлично понимал – от слов до дела, до осуществления указания – расстояние немалое, но все же настроение было испорчено, и к тому же он своими руками должен был форсировать развитие событий. Что пугало Годдарта? Первое время после переживаний, выпавших на его долю в результате бегства Можайцева с завода в Брайт-ривер ему было не до анализов и размышлений: все внимание ушло на то, чтобы спасти шкуру, избежать расплаты за неумение оправдать доверие Прайса и Харвуда, а потом на подготовку к переброске на территорию Советского Союза. Но затем, уже в редакции журнала «Космос», Годдарт успел осмотреться, подумать и однажды пришел к неутешительному выводу.
Он был осведомлен кое о каких фактах и обстоятельствах из жизни интересовавших его советских ученых и разработал свой план действий на ближайшее будущее. Самым неприятным было для него, пожалуй, предстоящее свидание с «Джимом», необходимость снова ехать на станцию Кратово – он опасался слежки, провала.
И все же отправиться в Кратово пришлось. Редким в том году погожим днем шел он от станции мимо скрытых в буйной зелени дач. Вот и домик за забором: С.С.Рушников, с надписью, сделанной на калитке чернильным карандашом: «Во дворе злая собака». Годдарт дернул за прикрепленную к проволоке деревянную ручку, – тотчас где-то задребезжал колокольчик. Послышались шаги, и в открытой калитке появилась лет тридцати пяти женщина, довольно красивая, сероглазая, с румянцем на пламенеющих от загара щеках, с высокой прической пышных русых волос. Вслед за ней бежали мальчик и девочка. Обширный участок «пенсионера, инвалида Великой Отечественной войны Рушникова», был густо засажен плодовыми деревьями, а вокруг дорожек виднелись цветы – самые различные, высаженные и на грядках и на клумбах.
– Мне к хозяину, – произнес Годдарт, настороженно осматриваясь.
Женщина пригласила Годдарта войти во двор и сообщила, что мужа сейчас дома нет, но поспешила заверить, что он вот-вот будет, предложила подождать. Годдарт согласился, прошел в глубь окружающего дачу садика и уселся на скамье – отсюда было удобно наблюдать за калиткой. Женщина, жена Рушникова, принесла гостю кружку холодного хлебного кваса собственного изготовления и, пока он маленькими глотками утолял жажду, бесхитростно поведала кое-что о своем муже. Рушников занимался коллекционированием семян различных цветов, часто куда-то ездил за ними, каждую весну высаживал все новые сорта, и иногда к нему приходили люди за нужными им семенами. «Пенсионер Рушников» легко убедил жену, что этот посетитель – важный ученый, приезжал к нему для того, чтобы посоветоваться, как следует ухаживать за какими-то диковинными растениями, привезенными из Австралии. Прихлебывая квас, Годдарт утвердительно кивал. Он ничуть не сомневался: затея с коллекционированием цветочных семян просто-напросто камуфляж, придуманный Джимом-Рушниковым довольно удачно. А женщина все говорила и говорила с большим и теплым чувством о своем муже, который вот-вот должен был появиться… И чем больше она рассказывала, тем спокойнее становился Годдарт – такого человека, как гестаповец Рушников, всю жизнь занимавшегося шпионажем и убийствами, чекистам поймать будет не так-то легко! Казалось бы, самый близкий ему человек – жена – была твердо уверена, что ее муж-пенсионер до ухода на заслуженный отдых целиком отдавал себя служению родине, участвовал в Великой Отечественной
Рушников появился примерно через час. Вошел, раскинул руки – дети с радостным визгом бросились к нему. Он обнимал их, осыпал поцелуями, совал им конфеты. Жена поспешила навстречу.
– Там тебя ожидают, – сказала она.
Из-за густых ветвей Годдарт видел, как вдруг всем телом напрягся Рушников-Джим, был он в эту минуту похож на готового к прыжку зверя.
– Кто? – донесся до Годдарта его спокойный, слишком спокойный голос.
– Ну, помнишь, приходил как-то… ему еще семена привезли из Австралии.
– А-а… помню, – и он направился туда, где его поджидал Годдарт.
Встретились любезно, вежливо.
– Не ладится? – осведомился хозяин.
– Боюсь, не приживется, – грустно поддакнул гость, следя глазами за женщиной, находившейся в двух шагах от них.
– Ну ничего, что-нибудь придумаем, – успокаивающе сказал Рушников. – Пойдемте ко мне, наверх, – предложил он, – там и поговорим. Заодно и покажу кое-что новенькое.
– Вот и моя святая святых, – шутливо произнес хозяин, открывая дверь в комнату.
Годдарт вошел. Комнатка тесная. На этажерке лежали стопки книг и брошюр по цветоводству, на столе – свежие номера «Правды», «Известий», «Коммуниста», а на стене портреты Маркса, Ленина, огромные, в темных рамах: Джим работал всерьез, продуманно.
Закрыв за собой дверь, он мгновенно преобразился – теперь перед Годдартом стоял не любвеобильный семьянин, нежный муж, а тот самый палач из зондеркоманды, для которого доставляло удовольствие застрелить или повесить собственными руками советского человека, попавшего в лапы немецких фашистов. Это был садист с искаженными в вечном страхе и злобе чертами лица. Годдарт опустился в старенькое кресло и внимательно смотрел на стоявшего перед ним человека. По его знаку тот сел на краешек стула.
– Нас здесь не услышат? – тихо спросил он.
– Нет, можете быть спокойны, – заверил Рушников.
– Когда вы возвратились?
– Неделю тому назад.
– Ну и как?
– Да что ж, операцию провести можно, только…
– Требуется время?
– Само собой – дело-то не простое, – Джим нагнал на лоб морщины.
– Вас что-то смущает? – спросил Годдарт.
– Да, – признался хозяин, – уж очень его охраняют, просто не подойти. Только вы не сомневайтесь, я свое сделаю. Но для этого требуется время. Время и… деньги.
Годдарт молча вынул из бокового кармана толстую пачку банкнот и положил на стол. Глаза Рушникова загорелись. Он поспешно схватил кредитки и быстро спрятал их среди книг, на этажерке. Потом выпрямился и немигающими глазами уставился на своего начальника.
– Будет исполнено. Только подходы к Ландышеву надо искать и здесь.
– И этим поручаю заняться вам, – жестко сказал Годдарт, – у меня имеется план… Сегодня мы с вами должны условиться о проведении операции в целом, – и он жестом пригласил хозяина дачи занять место у стола. – Прежде всего, не откладывая, займитесь Орсой, немедленно!
В тот день на верхнем этаже дачи в Кратове были тщательно разработаны подлые планы, с которыми впоследствии пришлось столкнуться чекистам полковника Соколова.
Солнце спускалось к закату, когда Годдарт покидал дачу «инвалида Отечественной войны». Женщина остановилась на дорожке и смотрела ему вслед. Солнечные блики ярко рдели на ее красивом, добродушном лице.
– Тише вы, – шептала она детям. – Папа устал, его сегодня измучил вон тот ученый дядя, у которого не приживаются австралийские розы.