Аттестат зрелости
Шрифт:
– А ваши Остапенко и Оленьков придумали станочек небольшой, приспособление такое... Вот, смотрите, - директор поднял с пола металлическую узкую, длинную пластину. – Вот это работа наших школьников. Называется тормозная лента для конвейера. Вот заклёпки медные. Да не простые, а полые, из трубки определенного диаметра, причём очень дефицитной. И края у неё должны загибаться точно так же, как у заклепок на ботинках. А загибать трудно, и ребята часто портили дефицитную трубку. Вот Остапенко, видимо, и задумался, как не только быстро делать эти заклепки, но и меньше металла портить.
Вопрос повис в воздухе. Алина Дмитриевна ничего не думала. Она сидела и слушала, затаив дыхание, ожидая, что её изобретатели что-то там, на заводе, сломали или даже взорвали во время своих экспериментов.
– Придумал-таки Остапенко такое приспособление, где можно трубку обрезать по размеру, загибать один край - и готова заклепочка, вставляй в отверстие и другой конец заклёпывай вручную!
– директор это сказал так горделиво, словно сам придумал приспособление, а не Володя Остапенко, - Я, правда, ещё не видел, что это за станочек, но с завода звонили - интересная штука. И всем удивительно, что этим вопросом занялись именно школьники, а не заводчане. А? Ведь хозяева растут! Теперь ребята запросто перевыполняют норму по изготовлению этих лент, - директор вновь повертел в руках изделие своих учеников, сказал удовлетворенно.
– Молодцы, какие же молодцы! Кстати, и на станках некоторые неплохо работают.
Кузьма Петрович и впрямь был доволен работой десятиклассников, ведь именно за эту его идею направить ребят работать на завод, а не в учебно-производственный комбинат, как было в прошлом году, ему в гороно объявили выговор «за самоуправство и срыв работы УПК». Но он считал, что будет лучше для ребят, если они немного «поварятся» на производстве, выполняя конкретную работу. В прошлом году ему свою идею осуществить не удалось, а в этом году его поддержал начальник отдела кадров с механического, он и убедил директора завода взять десятиклассников. И ребята не подвели его.
Алина Дмитриевна вышла от директора спокойная - у её «бэшников» всё в порядке, они не совершили ничего дурного. И всё-таки - они невероятный народ, и от них можно ожидать всего. Почему-то Алина Дмитриевна всегда ожидала от них только плохих поступков, а оказывается - среди них есть вот изобретатели. Именно в десятом «Б». И это было очень приятно.
А через два дня Алина Дмитриевна прибежала в кабинет директора разгневанная и с порога заявила:
– Ваш хвалёный Оленьков сегодня мне нагрубил и даже угрожал!
Конечно, в глубине души Алина Дмитриевна понимала, что виновата сама: неудачно пошутила над Оленьковым, но ведь он мог бы и промолчать.
Дело было в том, что она присутствовала на уроке английского языка - дело обычное для классного руководителя, и вот вышел скандал ...
Оленьков и Конева читали и переводили диалог из какой-то английской книги. Прочитать-то прочитали, а вот с переводом дело не заладилось, и Конева, наконец, замолчала.
– В чём дело, Люда?
– спросила её Елена Викторовна, преподаватель английского языка.
– Да вот... перевести не могу...
Елена Викторовна улыбнулась на это беспомощное признание и попросила Ольгу Колесникову помочь, и та очень
– Джо, милый!
Оленьков, который изображал неведомого Джо, молчал, хотя дальше следовала его реплика, и Ольга со всей свойственной ей эмоциональностью повторила, уже чуточку раздражённо:
– Джо, милый!
И тут Ерошкин хихикнул. Оленьков покраснел.
Алина Дмитриевна, конечно, знала, почему хихикнул Ерошкин: Оленьков дружил с Колесниковой, она же эту дружбу не одобряла, считала, что «хулиган» Оленьков и староста класса Колесникова - совсем не пара друг другу. Да и вообще считала, что школьная дружба между мальчиком и девочкой в десятом классе может привести к большим неприятностям, которые обычно кончаются уходом девочки из школы и обсуждением мальчика на педсовете, если, конечно, будет известно имя мальчика. И Алина Дмитриевна позволила себе пошутить:
– Вот видите, Конева не знает, что сказать, а Колесникова - знает...
Ольга вспыхнула яркими пятнами на побледневшем лице, прикрылась ладонями - намек на её отношения с Игорем Оленьковым был слишком явным. Оленьков взвился на ноги, и если бы не сидевший рядом Герцев, выскочил бы в проход между столами.
– Оленьков, О-лень-ков!
– почти пропела, урезонивая Игоря, Елена Викторовна.
Но Игорь не сел. Вцепился побелевшими пальцами в крышку стола и гневно смотрел на Новикову, пока та не спросила:
– В чём дело, Оленьков? Садись и не срывай урок!
– Ну, - прошептал Игорь одними губами, - дождёшься...
Герцев дёрнул друга за рукав, усаживая на место, надеясь, что Новикова ничего не услышала - ведь это скандал. Но Алина Дмитриевна угадала шепот Игоря. Её лицо побурело от прилива крови. Она медленно поднялась, выпрямилась так, что её, оплывшая с возрастом фигура, стала значительно стройнее.
– Ты грозить мне вздумал?!
– гневно воскликнула Алина Дмитриевна и, печатая шаг, вышла из класса, направляясь в кабинет директора.
Десятый «Б» встревоженно затих. В полной тишине громко и жалобно вздохнула Ольга Колесникова.
В коридоре прозвенел звонок, и весь класс, вероятно, подумал, что прозвени он хотя бы минуту назад, ничего бы, может, и не произошло - школьный звонок, он - как палочка-выручалочка во многих сложных ситуациях, если звенит вовремя.
Следующим уроком была литература, и Анна Павловна Тернова, раскладывая на столе классный журнал и тетради с конспектами, как бы между прочим, сказала:
– Ну, Игорь, показали вы сегодня свой буйный нрав...
Игорь мучительно сморщился и глазами спросил Тернову: «И вы тоже будете терзать меня? Не надо...»
Он только что был у директора. Думал, когда шёл туда, Кузьма Петрович будет его долго и нудно отчитывать, ведь как ни крути, но хоть и нечаянно, а угроза сорвалась с языка. Но Кузьма Петрович ничего не стал выпытывать - как да почему - просто сказал, чтобы Игорь извинился перед Алиной Дмитриевной.
– Не буду, - набычился Игорь.
– Зачем она всё время подсмеивается над нами? Ну и что такого, что я дружу с Колесниковой? Ничего плохого в этом нет.