Аттестат зрелости

Городисская Илана

– Вы, мужчины, всегда оцениваете нас только по внешности! – выпалила Шели, глотая пиво.

– Ну, внешность иногда бывает обманчива, – ответил Шахар, не заметив, как озарилось лицо Лиат. – Ошибаются те, кто судят о человеке только по тому, как он выглядит.

– Ну вот, и я о том же, – подхватила красотка Шели. – Меня не подкупают ее красивые глаза и губки бантиком, потому что она настоящая гнида, как и ее подружка Тали, выкрасившая свой чубчик в синий цвет.

– То же самое ты говорила когда-то о Мие, потому что не могла простить ей своего Дорона, – претензиозно влепил ее друг, подбоченясь.

– Тебе какое дело до этого? –

фыркнула Шели ему в ответ. – Ты-то сам тогда гулял с Сарит. Кстати, что касается Дорона, то я, буквально, подарила его этой кукле, и, между прочим, Мия его и не удержала.

И она самодовольно затянулась сигаретой. Пожалуй, никто кроме нее одной в этот момент не замечал, как Хен, выражая ей свою ревность, вовсю пялился на рыжую официантку. Он был такой же глупец, как все мужчины! Но как бы не так!

– А я слышала, что они все три – Моран, Тали и Мейталь – любовницы Наора, – заявила Галь с презрением.

– Ты хочешь сказать, что Наор один со всеми ними спит? – озадаченно спросил Одед.

– Не спит, а трахает, – поправил его Хен. – Собственно говоря, почему бы и нет? Видал их задницы? Впрочем, еще вопрос, кто кого трахает: он их, или они его со своими задницами.

– Какой ты пошлый, Хен! – возмутилась Лиат.

– Ничуть. Хен выражается как обычный мужик, – успокоил приятельницу Шахар, который сегодня явно был в ударе.

Одед зарделся от смущения, словно это изречение Шахара было адресовано именно ему, а тот продолжал рассуждать:

– Если Наор хочет разнообразить свою сексуальную жизнь, а эти три девчонки, если они на самом деле все с ним спят, получают от этого удовольствие, то это их личное дело. Хотя, навряд ли. Моран и Тали больше ходят парой, а Мейталь слишком эгоистична, чтобы ей пришлось с кем-то кого-то делить.

– И тем не менее, этот бездельник Наор в основном с ней и общается, – заметил Одед.

– Правильно, потому, что больше с таким, как он, общаться не будет никто, – сразу вставила Шели. – Они с Мейталь – два сапога пара: вредные, заносчивые хулиганы.

– И как их только держат в нашей школе? – как бы между прочим бросила Галь.

– За деньги, – постановил, пожав плечами, Хен, и одним махом сделал несколько глотков.

– Если так, то наша школа потеряла всякие ориентиры, – смущенно произнес Одед. – Ведь она – элитная, а не какая-нибудь.

Наступила непродолжительная пауза. Члены шестерки мельком оглядели друг друга. Все они, в целом, являлись умными, адекватными ребятами из приличных семей, конечно, не чета таким своим соученикам, как Наор Охана, вышедшего из грязи в князи. Не то, что они испытывали к ним ненависть, но ни о каком общем языке между такими, как они, и этой шпаной, невозможно было и думать. И, безусловно, их ужасно раздражали нарушения дисциплины тех воинствующих ничтожеств во время уроков.

– Эх, дружище Одед! – потрепал его по плечу Хен. – Если бы все школы вокруг были еще более принципиальными, чем наша, то в них просто было бы некого обучать.

– Значит, нам пускают пыль в глаза, твердя об элитности нашей школы? – настороженно спросила Галь.

– Об этом надо спросить у Даны, – предложила ей Шели. – А еще лучше, у директрисы.

– Так уж она тебе и скажет, – ухмыльнулась Лиат, как и все, знавшая о жестком характере последней.

– А я ничего ни у кого спрашивать не собираюсь, – спокойно отозвалась Шели. – Все равно, летом мы заканчиваем, и – прощай, школа! И лично мне вполне хватило того,

что я от нее получила за все годы.

– И мне, – поддержал ее ее друг, и оба чокнулись своими кружками.

– Насколько я могу судить, – произнес Шахар, чей ровный голос заставил всех обратить на него внимание, – школа несколько деградировала потому, что таков начался спрос на нее. К сожалению. Хотя, пока что, он еще слишком мал. Но, чтобы не потерять ученика, наша администрация идет на всякие уступки. Вместе с тем, ей очень важно сохранить свое лицо, и, как правильно заметил Хен, деньги – главное в этом деле. Поэтому, до тех пор, пока в самой школе не произошло ничего противозаконного, нельзя ее вынудить изменить свою политику, будь она тысячу раз лицемерной.

– Откуда у тебя такие сведения, Шахар? – удивилась Лиат.

– Как откуда? Из семьи, – самодовольно ответил тот.

"Ах, ну да", – сразу вспомнили все. – "Адвокатский сынок".

– И что ты сам об этом думаешь? – поинтересовалась Лиат.

– Я? – призадумался Шахар, после чего заговорил с жаром и с убеждением: – Как учащийся школы, я недоволен тем, что происходит. Мне очень не нравится то, что изучение многих предметов происходит на более низком уровне, чем должно было быть, в угоду тем, кто не дотягивает. Мне не нравится присутствие в классе тех, кто являются туда ради галочки. Мне жаль, что я вынужден брать себе бонусы чтоб развиваться, так как текущие школьные работы становятся примитивными для меня. Не знаю, как другие школы, но эта школа должна была всех нас готовить к поступлению в самые серьезные ВУЗы, чтобы общество могло гордиться нами. Вместо этого, она сейчас идет на поводу у тех, для кого важнее быть ремесленниками, а не образованными людьми.

– Шахар, ты высокомерен! – вскричала Лиат, наклонившись к нему через стол.

– Скорее, знаю себе цену, и то, чего именно мне хочется достичь. Поэтому я так придирчив, – широко улыбнулся тот, не заметив, как Галь всю передернуло. – Но это только мое дело и мое убеждение. Что с тобой, солнышко? – обратился он к Галь, которая вся скукожилась рядом с ним.

– Мне холодно, – сказала девушка, и Шахар молниеносно накинул свою куртку ей на плечи.

Распахнувшаяся и тотчас захлопнувшаяся вслед за уходящими посетителями дверь "Подвала".действительно впустила в помещение струю сырого, насыщенного влагой воздуха, а Галь как раз сидела спиной к входу. Правда, над их столом работала газовая батарея в форме факела, но жар ее стал медленно угасать. Однако, девушку пробрал мороз не столько из-за дуновенья, сколько от изречения Шахара, ударившего по ней наотмашь.

После того, как Галь отказалась от предложенного ей контракта и узнала семейную историю своих родителей, она очень изменилась. В ее взгляде появилось новое, неприсущее ему раньше выражение недоверчивости. Все, что раньше не имело для нее никакого значения, теперь играло решающую роль в ее настроениях, а именно: что Шахар думает о ней, что он испытывает к ней, как с ней обращается. Галь обреченно ловила каждые его жест, выражение лица и слово. Больше всего ее задевало то, что Шахар не подозревал о произошедшей в ней перемене, и поэтому вел себя непринужденно, оставляя ее без ответа на ее немой вопрос. Девушка сама не знала, чего именно она ожидала от своего друга, но тревога ее все росла и росла, лишая ее покоя и отдыха. Даже привычная посиделка всей компании в "Подвале".превратилась для нее в никому не видимую яростную пытку.