Аттила, Бич Божий
Шрифт:
Инстинктивно он понимал, что сопротивление бесполезно: эти люди тренированные атлеты, гораздо более ловкие и искусные в бою, нежели он сам. Тем не менее Тит решил принять вызов. Когда нубийцы приблизились к нему, он нанес первому такой удар ногой в солнечное сплетение, который, несомненно, свалил бы с ног любого обычного противника. С тем же успехом он мог бы пнуть и дерево; невольник лишь что-то проворчал и продолжил свой ход. Второй выпад Тита — основанием ладони он врезал рабу в подбородок — имел тот же эффект. И тут он почувствовал мучительную боль: нубийцы выкручивали ему руки. Понимая, что, еще чуть-чуть,
— Что заставляет тебя так упорствовать — заносчивость, или же крайняя глупость? — холодно спросила Плацидия. — Ты начинаешь мне надоедать. Не удовлетворившись нападением на императора, ты, как сказал мне папа, набросился на епископа в его, заметь, собственном дворце, а теперь имеешь наглость просить аудиенции. Ты вообще должен благодарить судьбу, что живешь еще на этом свете. Ты что, действительно думал, что вот эточто-то меняет? — И она помахала перед лицом Тита выданным ему Аэцием пергаментом.
— Мама, у меня предложение, — прошепелявил Валентиниан, и глаза его зажглись огнем.
— У наспредложение, — мягко поправила сына императрица. — Да, Флавий?
— Эти двое слуг предотвратили нападение на нашу персону и убили нападавшего прежде, чем он успел до нас добраться. Умно, как ты думаешь?
Плацидия снисходительно улыбнулась.
— Полагаю, это бы избавило нас от многих хлопот. Что ж, так тому и быть. — Она кивнула нубийцам.
Один из них сжал руки Тита своими, словно тисками, другой, обхватив голову юноши, начал выкручивать ее в сторону. Ужас обуял Тита: он понял, что, не случись чудо, через пару секунд ему свернут шею.
И чудо случилось. Дверь распахнулась и в комнату вошла знакомая огромная фигура: Бонифаций.
— Приношу свои извинения, ваши светлости, я полагал… — При виде происходящего комит застыл на месте.
— Помогите! — прокаркал Тит.
Выглядевший сколь удивленным, столь и обеспокоенным, Бонифаций поднял руку в командном жесте. Тит почувствовал неимоверное облегчение: сжимавшая его горло хватка ослабла.
— Кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит? — озадаченно поинтересовался Бонифаций.
— Этот человек пытался убить меня, — мрачно сказал Валентиниан.
— Это неправда! — в отчаянии закричал Тит. — Помните меня по Африке, господин? Я привозил вам письмо от комита Аэция.
— Припоминаю, было такое. — Бонифаций кивнул нубийцам, и те отпустили Тита. Повернувшись к императрице, комит успокаивающе промолвил:
— Элия, дорогая, это, должно быть, какое-то недоразумение. Я знаю этого юношу. Возможно, он и служит этому изменнику, Аэцию… но чтобы он был убийцей? В это я ни за что не поверю. В молодости я сражался под руководством его отца против готов Радогаста. Лучшего солдата, чем полководец
— Я пришел сюда повидаться с вами, господин, — заявил Тит, потирая шею. — Аэцию я больше не служу. Взгляните сами: в руках у ее светлости документ о моем увольнении.
— Элия? — укоризненно поднял брови Бонифаций.
Пожав плечами, императрица признала поражение.
— Ох, как я от всего этого устала… Полагаю, ты и сам во всем разберешься. И еще: ты окажешь нам большую услугу, если уберешь этого типа с глаз наших подальше — он у нас уже как кость в горле.
— Так ты, значит, ушел от Аэция, — сказал Бонифаций, когда они с Титом уединились в дворцовых покоях комита. Он окинул Тита проницательным взглядом. — Тогда тебе, должно быть, интересно будет узнать, что я на днях получил от Аэция письмо, в котором он предлагает мне явиться в следующем году на переговоры с ним к…
— … к пятому миллиарию от Аримина, — возбужденно выпалил Тит, — по Виа Эмилиа.
— Именем Юпитера, ты-то уж как узнал об этом? — спросил немало пораженный Бонифаций.
— Если позволите, господин, расскажу все по порядку. Началось все с того, что как-то раз я повстречал одного из ваших бывших солдат, калеку-ветерана, который назвался Проксимоном…
Ничего не утаив, Тит поведал комиту о своем разговоре с Проксимоном и покушении на его, Тита, жизнь; спорах с отцом; стычке с епископом Пертинаксом; размолвке с Аэцием; наконец, о поездке в Аримин.
— Именно так там и было написано: «Его Филиппы», — закончил он, — что навело меня на мысль, что Аэций готовит вам западню.
— Что ж, благодаря тебе, я смогу поразмыслить над тем, как ее избежать. Предложить провести переговоры недалеко от Рубикона, — пробормотал он задумчиво. — Хитро. Знает, как я люблю всякие исторические совпадения. Это моя слабость, должен признать, — вот он и решил ее использовать. Если бы ты знал, мой юный друг, как я тебе благодарен… — Он оценивающе взглянул на Тита. — Итак, приятель, значит, говоришь, хочешь теперь служить мне. Что ж, польщен, весьма польщен. Только вот не понимаю, зачем тебе это — все-таки в Африке я, скажем так, показал себя не с самой лучшей стороны.
— В вас верит мой отец, господин, а я полагаюсь на его суждение.
— В таком случае, добро пожаловать на борт, Тит Валерий. Завтра же произведем тебя в agens in rebus, сразу же и начнешь приносить пользу. Я как раз искал человека для одной работенки: думаю, ты — тот, кто мне нужен.
Пятеро следовавших за Титом всадников пустили лошадей шагом — по крутым апеннинским предгорьям иным аллюром идти они просто не могли. Заметив это, Тит улыбнулся: казавшаяся рутинной командировка грозила перерасти в увлекательное приключение. Лошадь, чистоплеменного ливийского скакуна, они с Бонифацием вместе выбирали во дворцовых конюшнях. То был крепкий, быстрый, неутомимый конь, и Тит не сомневался, что при желании он уйдет от любой погони. У его преследователей, насколько позволяло об этом судить разделявшее их с Титом расстояние в несколько сотен шагов, были статные парфянские скакуны, лошади надежные и крепкие, но все же сильно уступавшие североафриканским в скорости и выносливости.