Аттила, Бич Божий
Шрифт:
Терять им было уже нечего: в одну из ночей они напали на лагерь комита, в безрассудстве своем не позаботившегося даже выставить часовых. Приготовьтесь, мой дорогой друг, к тому, что сейчас прочтете. Литорий показал себя вторым Варом, попавшие в засаду легионы которого были полностью уничтожены. Из многотысячного гуннского войска выжили лишь единицы, Литорий был пленен; жив ли он сейчас, я не знаю. Ситуация критическая. Готы, вновь обретшие уверенность в себе и требующие отмщения, вот-вот вторгнутся в Провинцию. Какие бы дела ни держали вас в Италии, умоляю вас оставить их. Соберите, какое сможете, войско и немедленно выступайте в Галлию. Я укрепляю стены Арелата и, со своей действующей армией, постараюсь продержаться до вашего прихода».
Скрутив свиток, Аэций наградил Тита безрадостным взглядом.
— Потерять шестьдесят тысяч гуннов, — прошептал полководец, и в глазах его Тит прочитал доселе невиданное
Но лишь на секунду. Расправив плечи, полководец решительно заявил:
— Я отправляюсь в Галлию. Ты же, Тит, поезжай к Аттиле как мой эмиссар. До границы доскачешь, пользуясь услугами имперской почты, а там купишь самого быстрого скакуна, какого сможешь достать. Расскажешь Аттиле, что случилось, ничего не утаивая — недомолвки и извинения он терпеть не может. Скажи ему, что я делаю все возможное для того, чтобы вернуть ему тот долг, который за мной остается, и заверь его, что вскоре, как только улажу дела в Галлии, я сам к нему приеду. Возможно, нам еще удастся выйти из этой передряги с наименьшими потерями. Но теперь речь идет уже о выживании, а значит, Западу никак не обойтись без помощи гуннов. Все понял?
— Конечно, господин. Но… не лучше ли просто послать письмо?
Аэций покачал головой.
— Не забывай, Аттила — варвар. Они не доверяют обещаниям, написанным на пергаменте. Поверь мне, навести мосты мы теперь сможем лишь посредством личных контактов. — Сжав Титу плечо, Аэций слабо улыбнулся. — Я надеюсь на тебя, мой мальчик. Однажды ты уже спас жизнь римскому полководцу. Теперь же от твоей встречи с Аттилой зависит судьба самого Рима.
— … и обещал приехать лично, ваше величество, как только урегулирует дела с визиготами, — закончил Тит. Затаив дыхание и чувствуя, как сбегает по шее струйка пота, он застыл в ожидании ответа Аттилы. Тот, приземистый, мощный мужчина с большой головой, в одеждах из шкур животных, сидел на стоявшем в другом конце приемного покоя королевского дворца деревянном троне, и за спокойствием его угадывались огромные резервы скрытой энергии. Монгольское лицо Аттилы осталось невозмутимым.
— Скажи своему хозяину, патрицию Флавию Аэцию, — произнес Аттила протяжно, глубоким голосом, — что я не желаю его видеть. Между нами все кончено. Я поверил ему, предоставив в его распоряжение цвет своей армии. И чем он отплатил мне? Умудрился потерять такое войско! Ты говоришь, он вернет мне долги. Как намеревается он возвращать мне шестьдесят тысяч воинов? Сея драконьи зубы? — Он горько рассмеялся. — Я думал, Аэций относится к тому редкому сорту римлян, для которых слово чести — не пустой звук. Теперь же я вижу, что обещания его ничего не стоят. В память о связывавшей нас когда-то дружбе я разрешаю его сыну Карпилиону, моему заложнику, вернуться с тобой. Иди же, римлянин, и скажи своему хозяину: если мы когда и встретимся, то как враги, а не друзья.
Когда Тит и Карпилион уехали, Аттила сел на коня и ускакал в безграничную степь: его душили злость и печаль. Злость — потому, что доверие его было предано, печаль — из-за того, что окончилась старая дружба, отношения, которыми он дорожил; и оба чувства — из-за потери десятков тысяч прекрасных воинов и крушения планов по строительству Великой Скифии. Будь они с Аэцием единственными игроками в этой игре, возможно, их дружба жила бы и поныне. Возможно. Но он должен держать ответ перед Советом, а подобного рода отношений старейшины теперь просто не поймут. Не сомневался Аттила и в том, что Бледа постарается извлечь из кризиса максимальную для себя пользу и сделает все возможное для того, чтобы подорвать позиции брата. Они и так уже не очень прочны, а когда до гуннов дойдет весть о случившемся в Толозе, последуют взаимные обвинения, Совет распадется на фракции и группировки, разногласия и разобщенность распространятся среди его народа, словно рак. Если только…
Аттила интуитивно почувствовал, что ему следовало предпринять. В этот критический момент его народу нужен, прежде всего, твердый и решительный вождь — и он, Аттила, им станет. Если он не может дать своим людям величие, то должен хотя бы обеспечить их тем, чего они жаждут больше всего. Золотом. А что является источником золота? Империя римлян.
Когда Аттила вернулся во дворец, в голове его роились десятки планов и идей. На которую из империй напасть: на Восток или на Запад? Пожалуй, Запад стоит пощадить — в память о дружбе с Аэцием. К тому же казна Западной империи пуста, на большей части ее территорий живут федераты-германцы, которые не платят налоги. Восток же богат сверх меры, города его многолюдны, церкви и соборы ломятся от сокровищ. Самое время начать подготовку к нападению на Восточную империю. Ее император,
41
Отец последнего императора Западной Римской империи, Ромула Августа. (См. Комментарии в конце книги)
Пока Аттила дожидался Ореста, на память ему пришли слова, которыми Ву-Цзы описал вторую часть своего видения: «А вот осел преследует второго орла и ранит еще до того, как тот успевает взлететь». Как и раньше, когда он посылал гуннов на помощь Аэцию, смысл пророчества стал ему ясен. Диким ослом степей были гунны, вторым орлом — Второй Рим: гуннам следовало напасть на Восточную империю. Предсказание пророка — не более чем совпадение, попытался убедить себя Аттила, но так и не смог избавиться от дурного предчувствия.
«…Вот так Фортуна, еще недавно улыбавшаяся Аэцию [писал Тит, возобновляя свой рассказ], закрутила колесо против полководца. В мгновение ока все его завоевания оказались под угрозой. Галлии вновь грозит опасность: визиготы не сломались, а, набравшись сил и амбиций, устремили свой взор в сторону Провинции; на северо-восток посягают франки.
Катастрофически не хватает денег: наличные нужны на выплату жалованья солдатам, пополнение запасов провианта, оружие и обмундирование. Действующая римская армия по-прежнему является противником, ни в чем не уступающим врагам империи, но месяцами не получая денежного довольствия, солдаты все чаще не видят необходимости сражаться за Рим. А казна пуста. Африка, некогда главная жемчужина имперской короны, чье зерно и подати наполняли как живот Рима, так и его денежные сундуки, безвозвратно утеряна (хотя на Сицилии сейчас готовится объединенная западно-восточная экспедиция, перед которой ставится цель вернуть империи самую богатую ее провинцию).
Серьезно ударило по полководцу массовое истребление гуннов в Толозе. Безрассудное поведение Литория стоило ему жизни, а Аэцию — дружбы и поддержки Аттилы, давнишнего и наиболее влиятельного его союзника. Без помощи гуннов Запад вряд ли справится со своими врагами. А что, если Аттила пойдет против нас?..
Лишь один солнечный луч пробивается сквозь сгустившиеся тучи: Аэций и Теодорид, король визиготов и сын великого Алариха, примирились. Когда, после возвращения Аэция из Италии в Галлию, римская и готская армии сошлись лицом к лицу, два полководца решили, что кровавая схватка, исход которой вряд ли кто-либо смог предсказать, не представляет интереса ни для одной из сторон. Обозначенные Авитом условия мирного соглашения устроили как готов, так и римлян.
Бонифаций и Литорий вполне могут стать для Аэция карающей Немезидой. Не обрати он во врага первого и не доверься второму, Африка и Галлия, чьи судьбы, возможно, решат жребий Запада, и сейчас, наверное, оставались бы в составе империи, которой бы ничто не угрожало».
Глава 29
Легкие и подвижные, они [гунны] вдруг специально рассеиваются и, не выстраиваясь в боевую линию, нападают то там, то здесь, производя страшное убийство. […] Они заслуживают того, чтобы признать их отменными воителями, потому что издали ведут бой стрелами, снабженными искусно сработанными наконечниками из кости, а сойдясь врукопашную с неприятелем, бьются с беззаветной отвагой мечами и, уклоняясь сами от удара, набрасывают на врага аркан, чтобы лишить его возможности усидеть на коне или уйти пешком.
Декурионы, собравшиеся на экстренное собрание городского совета в базилике Сирмия, могущественного иллирийского города, где размещался штаб первого Валентиниана во время его кампаний против германцев и где великий Феодосий был провозглашен императором, пребывали в предпаническом состоянии. Когда все расселись по своим местам и обменялись надлежащими приветствиями, на трибуну поднялся председатель, добродушный круглолицый мужчина, который тут же был атакован валом вопросов: «Правда ли, что гунны захватили Сингидун и направляются в нашу сторону?.. Что делает армия?.. Где были limitanei?».