Аттила
Шрифт:
Он вытащил меч и уставился в темноту, но можно было с таким же успехом попытаться разглядеть что-нибудь сквозь смолу. Он мог увидеть только собственную руку прямо перед глазами. У него возникло кошмарное ощущение, что кто-то — что-то — как раз сейчас злобно опускается перед ним на корточки, и его лицо находится всего в нескольких дюймах от лица Аттилы, его черные глаза впиваются в глаза Аттилы, а с длинных клыков что-то капает. Он даже осмелился принюхаться к воздуху, совсем чуть-чуть, надеясь вопреки надежде… Он не учуял никакого зловонного дыхания, ничего, кроме сырого воздуха пещеры.
Он вспомнил рассказы своего народа о нечистых существах, живших в темноте; они выбирались наружу по ночам, пробирались между деревьями или летали, раскинув крылья, как у летучих мышей. Они опускались на карнизы одиноких домов, принюхивались к воздуху, потом забирались в дом и вонзали свои острые клыки в мягкую плоть, выпивали кровь младенцев, оставляя в колыбельках только почерневшую, сморщенную высохшую оболочку, которую по утрам находили пронзительно кричавшие матери. Может, этот звук издает один из таких мерзких вампиров с плотью белой, как луна, и полупрозрачной, с глазами, как желе, он возвращается домой, чтобы поспать, с брюхом, наполненным младенческой кровью. Аттила вжался в стену и крепче вцепился в меч. Говорят, что вампира убить нельзя. Металл пройдет сквозь него, как сквозь туман. А когда они высосут твою кровь, ты становишься одним из них.
Он услышал странный, высокий крик, почти визг, и мог бы поклясться, что это одинокий крик ястреба-перепелятника, хотя ночью этого не может быть. Или упыря…
Но из темноты заговорил не упырь. Это был голос, как показалось Аттиле, юного мальчика.
— Пелагия! — шепнул голос. — С тобой ничего не случилось?
Аттила молчал. Никто не ответил.
— Пелагия!
Снова тишина, и тогда от входа в пещеру послышалось шарканье. Внезапно темнота осветилась небольшим желтым пламенем, и в этом тусклом свете Аттила разглядел худую грязную руку, а дальше и самого мальчика, года на два-три младше, чем он. В другой руке мальчик держал копье. Он поставил свой мерцающий светильник на выступ и осмотрелся. Тут он увидел Аттилу, сжался и направил копье прямо ему в живот.
— Если только ты хотя бы прикоснулся к ней, — прошипел он, — если ты ей хоть что-то сделал, я…
— Кому? — прошептал озадаченно Аттила, держа меч наготове.
Мальчик кинул взгляд в сторону, и при тусклом свете его лампадки Аттила увидел у противоположной стены сверток одеял.
Мальчик больше ничего не сказал. Он прошаркал к одеялам и очень нежно отогнул край. Аттила с большим удивлением понял, что всю ночь провел в одной пещере с девочкой, но даже не догадывался об этом. Должно быть, несчастный ребенок перепугался до смерти, но Аттила не слышал даже ее дыхания, уж не говоря о крике. Ей было всего шесть или семь, личико бледное и напряженное. Мальчик склонился над ней, целуя ее в лоб и шепча благодарственную молитву. Девочка повернула голову и посмотрела на Аттилу глазами, казавшимися огромными на худеньком личике с бледными, бескровными губами.
— Он убил человека, — прошептала она. — Солдата. Вон там.
— Так это его кровь на уступе? — взволнованно спросил мальчик. — Твоя работа?
Аттила кивнул.
— Я не знал, что здесь есть кто-то еще. Я прятался.
— Ну,
Аттила подавил высокомерное возмущение, вспыхнувшее из-за подобного пренебрежительного отношения к его предкам.
— Нет, — ответил он как можно бесстрастнее. — Я… я с севера. Я был военнопленным. Я возвращаюсь к своему народу.
— За Великую Реку? Я имею в виду — за границей империи?
Аттила опять кивнул.
Мальчик уставился на него. У него как и у сестры, были широкие, похожие на заячьи, глаза и пристальный взгляд, хотя выглядел он вполне здоровым. Тощий, недокормленный, нервный и легко возбудимый, но вполне здоровый для бежавшего раба.
Он сказал:
— Пелагия и я — кстати, меня зовут Орест — мы убежали.
— Они были ужасными, — прошептала Пелагия. — И жирными. Хозяйка втыкала в нас иголки, если мы плохо работали или что-нибудь проливали.
Орест быстро закивал.
— Настоящие иголки. В руки или в тыльную сторону кисти, поэтому мы убежали.
Аттила улыбнулся:
— Что ж, значит, нас трое.
Орест еще немного посмотрел на Аттилу и спросил:
— Можно нам пойти с тобой?
— Вряд ли. Я иду гораздо быстрее, чем ты. Кроме того, — добавил он довольно жестко, — твоя сестра больна.
— Откуда ты знаешь, что она моя сестра?
— Вы похожи.
Мальчик снова кивнул.
— Да, верно, это моя сестра. С ней все будет хорошо. — Он наклонился над девочкой: она, похоже, опять уснула и дышала часто и поверхностно. — Вот увидишь.
— Ты там не наткнулся на солдат?
Орест помотал головой.
Аттила пробурчал:
— Ну, значит, как только рассветет, я уйду. Желаю удачи.
— Если тебе нужно, так из пещеры есть другой выход. Это надежнее. Вон там, внизу, — показал он.
— А почему ты мне этого сразу не сказал? — довольно сердито спросил Аттила.
Мальчик долго смотрел на него своими широко открытыми глазами, потом лег рядом с сестрой и уснул.
В сером свете зари Аттила успел пройти около лиги, когда услышал за спиной шаги.
Он спрятался и вскоре увидел мальчика Ореста, державшего за руку свою сестру. Их лица посветлели в холодном утреннем воздухе, щеки пылали. Пелагия даже слишком раскраснелась, покрывшись пятнами лихорадочного румянца.
Аттила дождался их и вышел из укрытия.
— Я ведь вам говорил! — произнес он.
— У тебя есть какая-нибудь еда? — спросил Орест. — Мы по-настоящему голодны, особенно Пелагия.
Аттила посмотрел на девочку, потом на мальчика. Неохотно сунул руку в кожаный мешок и протянул им кусок зачерствевшего хлеба.
— Это все, что у меня есть, — буркнул он.
Они разломили его пополам и начали есть. Девочка жевала медленно и с трудом, но съела все до крошки.
— Спасибо, — сказал Орест.
— Ерунда, — кисло отозвался Аттила, шагая вперед.
Дети шли следом.
Спустя какое-то время он обернулся и спросил:
— Тот крик у пещеры, как перепелятник. Это ты кричал, да?
Мальчик гордо кивнул.
— Это наш сигнал. Если хочешь, я тебя научу.
Аттила немного поборолся с гордостью и ворчливо сказал: