Аттила
Шрифт:
Гадание по бараньим костям на будущее вашего ребенка
Создание семьи, как правило, закономерно ведет к появлению детей. Народу Аттилы это было так же свойственно, как и любому другому. И гунны, как любые другие люди, тревожились по поводу возможного будущего своих детей. А решить эту проблему с помощью гадания шамана было куда как просто!
Для этого вновь требовались бараньи кости, причем определенные: лопатка, ребрышки, ножки. После употребления животного в пищу все требующиеся кости собирали и в произвольном порядке разбрасывали перед сидящим на полу ребенком. А потом шаману оставалось лишь наблюдать
– если малыш в первую очередь тянулся к бараньей лопатке, то следовало сделать заключение, что он разовьется в человека, наделенного изрядной мудростью;
– если же его внимания удостаивались только свиные ножки, было принято считать, что он станет превосходным охотником;
– когда же ребенок ухватывал ребрышки, все понимали, что ему суждено стать блестящим воином или даже крупным военачальником.
В ряде случаев шаман прибегал к дополнительной трансформации ритуала, используя все те же вареные бараньи кости, но помещая их в пламя костра.
Гадание на огне с помощью бараньих костей
Для этого гадания снова были необходимы вареные бараньи кости.
Такую кость шаманы брали и подносили к огню.
Бытовали следующие приметы:
– если при поднесении косточки пламя начинало неистово трещать – нужно было готовиться к серьезным денежным потерям;
– если кость начала крошиться – семье Вопрошавшего суждено было претерпеть в ближайшем будущем какое-либо умаление (например, кто-то надолго или навсегда уедет, может сложить голову в сражении и т. д.);
– при появлении на кости черных разводов – имущество семьи Вопрошавшего должно было подвергнуться разграблению.
Конкретное подтверждение использования гуннами гадательных практик может быть обнаружено и в ряде письменных источников. Историк Джон Мэн, уже упоминавшийся нами, приводит любопытное свидетельство: «В 439 г. перед битвой с вестготами под Тулузой римский полководец Литорийрешил задобрить гуннов, входивших в состав его армии, проведяаруспикацио, церемонию гадания».
Ученый Отто Менхен-Гельфен полагает, что гунны вполне могли принять христианство: «Если бы их королевство так внезапно не пало, то гунны могли быть охвачены рано или поздно арианским христианством. Арианские готы были намного ближе к ним, чем римляне. По сравнению с закоренелыми католиками в умирающих городах Паннонии, не говоря уже о пленниках войны, готские вожди были почти равными к гуннской аристократии. Однако двух поколений медленно вырастающего симбиоза высшего слоя гуннского и германского обществ было недостаточно для того, чтобы перевести гуннов в религию готов».
Так что можно сделать вывод: гунны были реальным народом, со своей культурой и верованиями, и, конечно же, обладали суммой практических навыков и специальных познаний, позволявших им успешно обитать в довольно-таки непростых природных условиях. Вместе с тем именно гуннам было суждено стать легендарной силой, которая смела множество иных народов и позволила захватить новые, поистине необъятные территории.
Как же им это удалось?
И почему именно им, а не аланам, например, или вестготам?
Ответ на эти вопросы вы найдете в следующей главе.
Глава 3
Откуда
Гунны вынужденно мигрировали на запад из понтийских и каспийских степей. Именно степь формировала их характер и боевые навыки. Сегодня благодаря инновационным методикам окультуривания земель былая среда обитания гуннов совершенно преобразилась. Иной пейзаж, иной воздух... Оказавшись там, решительно невозможно представить себе гуннскую степь. А без этого представления будет крайне сложно понять душу гуннов. А ведь их душа – ключ к пониманию того феномена, каким образом горстка кочевников, оставив степь, превратилась в самую мощную силу Европы.
Итак, как мы уже сказали, той первозданной степи, где некогда обитали гунны, уже нет. Однако у нас есть прекрасное средство, с помощью которого мы все-таки сможем в этой степи побывать!
Какое, спросите вы?
Что ж, все очень просто!
Давайте обратимся к литературной классике. А именно к первой повести А. П. Чехова, которая так и называется: «Степь». Писатель ведет рассказ, основываясь на восприятии ребенка, мальчика Егорушки. Это довольно-таки большое произведение, но внимательное прочтение его позволяет выписать ряд цитат, необходимых для нашего повествования. Мы приводим их ниже.
«...Между тем перед глазами ехавших расстилалась уже широкая, бесконечная равнина, перехваченная цепью холмов. Теснясь и выглядывая друг из-за друга, эти холмы сливаются в возвышенность, которая тянется вправо от дороги до самого горизонта и исчезает в лиловой дали; едешь-едешь и никак не разберешь, где она начинается и где кончается... Солнце уже выглянуло сзади из-за города и тихо, без хлопот принялось за свою работу. Сначала, далеко впереди, где небо сходится с землею, около курганчиков и ветряной мельницы, которая издали похожа на маленького человечка, размахивающего руками, поползла по земле широкая ярко-желтая полоса; через минуту такая же полоса засветилась несколько ближе, поползла вправо и охватила холмы; что-то теплое коснулось Егорушкиной спины, полоса света, подкравшись сзади, шмыгнула через бричку и лошадей, понеслась навстречу другим полосам, и вдруг вся широкая степь сбросила с себя утреннюю полутень, улыбнулась и засверкала росой.
Сжатая рожь, бурьян, молочай, дикая конопля – всё, побуревшее от зноя, рыжее и полумертвое, теперь омытое росою и обласканное солнцем, оживало, чтоб вновь зацвести. Над дорогой с веселым криком носились ласточки, в траве перекликались суслики, где-то далеко влево плакали чибисы. Стадо куропаток, испуганное бричкой, вспорхнуло и со своим мягким „тррр“ полетело к холмам. Кузнечики, сверчки, скрипачи и медведки затянули в траве свою скрипучую, монотонную музыку.
Но прошло немного времени, роса испарилась, воздух застыл, и обманутая степь приняла свой унылый июльский вид. Трава поникла, жизнь замерла. Загорелые холмы, буро-зеленые, вдали лиловые, со своими покойными, как тень, тонами, равнина с туманной далью и опрокинутое над ними небо, которое в степи, где нет лесов и высоких гор, кажется страшно глубоким и прозрачным, представлялись теперь бесконечными, оцепеневшими от тоски...