Аукцион Грёз

Нестерова Наталия Петровна

Ладно. Дяди дядями, а артефакт возьму я. Смиренно, по воле Рока.

…Мужчина, севший на мое место, с интересом на меня смотрел. Снизу вверх. Не люблю такие расклады.

Я чуть раздраженно отодвинулся. Мужчина засмущался, начал прочищать нос клетчатым платком. Но, если так можно выразиться, не отстал. Встал и занял место у поручня, рядом со мной.

– Здесь будет дуть, в-вероятно, - доброжелательно сказал он.

– Можно пойти вниз, - боюсь, я был не слишком любезен.
– В трюме достаточно мест,

чтобы всех рассадить, так пилот объявил.

– О, я слышал. Но пока я не слишком замерз, хотел постоять тут. Как в-вы полагаете, маску стоит на-надеть?

– Я думаю, когда полетим - да, непременно. Или спуститься вниз.

– Говорят, отсюда о-обзор лучше…

– А вы, собственно, зачем на Грезе?
– грубовато спросил я.

– Желал встретить свой д-день рождения в этом секторе космоса, - смиренно ответил мой собеседник. Он отвлекал меня от Мариты и Джека, которые теперь были едва видны у противоположного борта. Они еще и сели - я замечал только головы, точнее, шапки.

– Зачем? Для галочки?

– Нет, - новый знакомец все еще не рассердился на мою нелюбезность.
– Желал изменить свою судьбу, если т-так можно выразиться. Боб П-пирр.

– Крис Блейк.
– Я автоматически представился, а мозг заработал как-то помимо моего участия. Боб Пирр. Я откуда-то помнил, что он геянин и какая-то публичная, в общем и целом, фигура.

– Вы меня узнали?
– удивился Боб.
– Я н-не так уж и популярен…

Посадка на модуль завершалась; объявили, что сейчас будет горячий чай, и мы отправимся.

Одновременно я заметил зловещие, перламутрово-золотящиеся облачка - на Грезе их считали предвестником ненастья особого рода, слота.

– Не то чтобы узнал… - я рылся в ошметках памяти, в каких-то картинках…

Для работы мне этот Боб нужен не был, иначе я бы уже вспомнил его полное досье, а вот для чего?..

– Ну, я же давно не публикуюсь, - скромно сказал Пирр.
– А вы слишком юны, чтобы помнить…

Юн?.. Я?..

Писатель? Поэт, упаси Коридор? Ах, да!…

***

…Я стою навытяжку перед командором Вороном. Серо-серебристая форма “хамелеон” без опознавательных знаков. Портупея с кортиком. На планете огнестрельное, лазерное, импульсное и силовое оружие запрещено, но холодное оружие для аврорианина - святое, и поэтому кортики разрешены во всех родах войск.

Командор хмурится.

Начальник школы сидит на подоконнике, и делает вид, что разговор его не касается.

Едва я вошел в эту комнату, как понял, - турнут. Не когда-нибудь, а прямо сейчас, на второй день после того, как я окончил двухлетнюю офицерскую стажировку. За что?..

Любой имеет право на ошибку. У нас таких вытягивали… один Чеддрик Фэй чего стоит; дезертирство, но ведь потом восстановили!..

Генерал Саш, а “в миру” Александр Шумилин, занял позицию за столом. Перед ним

относительно тонкая папочка, мое личное дело. Понятно, коршуны собрались клевать мою печень.

Нет, наверное, не коршуны.

Скала, леопард и волк.

Некстати вспомнилось, что Шумилин вроде как католик, по крайней мере, его в неслужебное время кто-то видел с крестиком. В Коридорах очень много рассказывали о других конфессиях, учили уважать чужую веру и изымать из нее лучшее, на пользу Коридоров и по воле Рока. Не так уж важно, во что верить; не тот Коридор, так этот.

Но важно, если ты уже во что-то веришь.

– Крис, - сказал Ворон, - вы завершили стажировку, и теперь я хочу с вами побеседовать.

Крис?..

Но мое служебное прозвище Стаф.

Так всегда: тут и Снег, и Шумилин, который два года был моим куратором, а говорит Ворон. Командор никогда не прятался за чужие спины. Понятно, чья инициатива меня вышибить.

Ильм изучает интереснейший белый потолок своего кабинета.

А ведь когда-то именно он дрогнул, взял меня.

– Я не удовлетворен вашими результатами, - продолжал Ворон.
– Меня настораживает ваш психологический портрет. Нюансы, натяжки, уточнения, детали. Но их достаточно, Крис, чтобы рекомендовать вам прекратить службу в “Ирбисе”.

Погонят и не дрогнут.

Я словно почувствовал, как у меня зачесалась кожа на левом бицепсе. Я всего два года как получил служебную татуировку, оскаленную морду ирбиса, снежного геянского барса. И что, все прахом?.. Я клянчил и даже унижался ради этой татуировки. Я пошел на своего рода обман, на шантаж, заставив себя выслушать, протестировать и принять в Высшую офицерскую Школу “Ирбис” на Авроре. Я доказывал, что я могу и хочу. Я учился.

Я даже работал. На стажировке. Два задания.

И вот теперь мне рекомендуют прекратить.

– Я с вами не согласен, командор.
– Хвала Коридорам, голос звучит ровно.- Я бы желал продолжать службу.

– Крис, - ровно сказал Ворон, - поверьте, каждый молодой офицер, вставший на защиту правопорядка в Ойкумене, оставляет на этом пути лужи крови, клубки нервов и клочки кожи. Так было, и так должно быть. Но в вашем случае ваши личные затраты на этот процесс нерентабельны.

Излагает таким стилем, что, будь это не Ворон, звучало бы смешно.

Но Ворон верит в каждое произнесенное слово. Глубоко. До самого сердца. Старый Король, Оранто эр Атия, верит в правопорядок, в военных, обеспечивающих мир; в благородных молодых офицеров. Чертов птеродактиль, Рок его побери.

– Вот-вот, - резко очерченное лицо Ворона словно застывает.

…Можно подумать, он телепат; но изумленно выкатить честные глаза и уточнить “Что “вот-вот”, сэр?”, у меня не получается. До таких высот окаянства я еще не дорос. А как ирбис должен был бы дорасти.