Аусвельмские охотники
Шрифт:
На лежанке, наполовину укрытый плащом, сладко спал Нич. Воздух в помещении стоял спертый, пропитанный совершенно однозначным духом, и Эрна, болезненно морщась, немедленно бросилась открывать окно. Список сильных запахов, которые она могла спокойно переносить, отнюдь не был бесконечным. От стука оконной рамы и потока ворвавшегося в дежурку воздуха, уже по-осеннему холодного, Нич застонал, заерзал и свернулся в комок. Потом приоткрыл один глаз.
– Девочка моя! Зачем ты со мной так?
– Тут же дышать нечем! – возмутилась Эрна. – И вообще, иди отсюда. Спи дома.
– Ох! – Нич театрально
– Ну, а что я еще тебе скажу? – Эрна смутилась, понимая, что это действительно прозвучало грубо, но помня при этом, что ей и хочется выглядеть грубиянкой. Такие противоречивые убеждения заставляли ее краснеть, одновременно стараясь подобрать еще более жесткие слова. – Твое дежурство закончено, раз я здесь. Тогда и нечего тебе тут делать.
– Опять о работе! – вздохнул Нич. – Вечно ты о работе. Никогда не хочешь меня немного пожалеть. Некому утешить мою мятущуюся душу.
– Да ты просто пьян! – разозлилась охотница.
– Просто! – Нич воздел руки к небу. – Нет, моя девочка, я не просто пьян. Я пьян по поводу и со смыслом.
– Это какой такой у тебя повод?
– Знаешь ли ты, что такое подлинная пустота? – Нич сел и уставился на нее немного окосевшим взглядом. – Когда в жизни нет смысла. Вообще ни в чем нет смысла. И его никогда не будет, даже и стараться бесполезно. Когда ты непонятно зачем существуешь, когда думаешь, что проще было бы не существовать вовсе. У меня в душе – бездонная дыра, и все проваливается в нее и исчезает бесследно. И ты считаешь, у меня нет повода напиться?
Эрна хлопала глазами. В исполнении этого парня подобная речь звучала пьяным бредом. Бабник, балагур, свой парень в любой компании, любитель повеселиться, время от времени сочиняющий едкие четверостишия, и вдруг заговорил о пустоте. Как может грустить человек, который ухмыляется даже во сне, у которого сотни приятелей и десятки девушек в нескольких окрестных городах?
– Что за ерунда?!
– Ты мне не веришь? Я выгляжу таким счастливым, правда? – Нич легко понял причину ее сомнений. – Поверь, только выгляжу. Я нарочно вот так кручусь, – он повертел пальцем в воздухе, словно демонстрируя, как именно крутится. – Чтоб времени думать не было. Пытаюсь отвлечься. Ну и чтоб люди не поняли, какая у меня в душе дыра.
– Зачем – чтоб не поняли? – осторожно спросила изумленная Эрна.
– А зачем им? Сделать-то все равно ничего нельзя. Пусть уж думают, что у меня все отлично. Это лучше, чем ныть. Я и тебе зря сказал. Ты уж молчи, ладно?
– Молчу. – Эрна кивнула. – Но… должна же быть какая-то причина. Так не бывает, чтобы человек был несчастен без причины.
– Я думаю, что есть причина, – Нич сурово нахмурился, словно ему пришлось набраться решимости, чтобы произнести эти слова.
– Какая же?
– Только чур не смеяться!
– Ладно, ладно!
– Я думаю, что меня в детстве сглазили.
Эрна закусила губу, чтоб не прыснуть. Раз уж обещала не смеяться…
– Это как? Почему ты так решил?
Нич невесело усмехнулся.
– Это не такая уж долгая история. Я ее, пожалуй, даже расскажу. Мне было пять лет. И мы с родителями поехали в какой-то
Эрна сглотнула. Ей вдруг представилась высоченная каменная стена, за которой спряталась истинная натура ее коллеги, все его подлинные мысли и чувства.
– И ты, выходит, ничего такого не чувствуешь? Сам смеешься, а на самом деле думаешь… А что ты на самом деле думаешь?
– А ничего, – буркнул Нич почти сердито, словно сам был недоволен собственной откровенностью. – Не думаю и не чувствую. Действую заученно, да и все. Просто так легче. Иногда так заигрываюсь, что сам себе верю. А потом очередная девчонка не приходит на свидание, и тогда меня вдруг накрывает. Ужасно, когда нечем отвлечься.
– Глядя на тебя, ни за что не подумаешь, – извиняющимся тоном сказала Эрна. Она почувствовала себя виноватой: пришла, разбудила, отругала, еще и вытянула такую неприятную историю.
– Мне снился такой замечательный сон! – протянул Нич, и его лицо на миг приобрело мечтательное выражение. – Словно мне снова пять лет, и ничего этого еще не было. И будто бы я помню, как это – быть живым.
– Извини, – Эрна совсем расстроилась.
– Да ничего, – отмахнулся Нич. – Мне часто снится этот сон. А потом я не помню самое главное. Не помню, в чем был весь смысл. Наверное, только это меня и поддерживает: я все еще надеюсь вспомнить. Как мальчишка, верю, что однажды проснусь, а жизнь обретет утраченный смысл. Ладно, пойду домой, досыпать. Вдруг снова увижу этот сон.
Он завернулся в плащ, под которым спал, ссутулился и побрел к выходу, не оборачиваясь. Эрна не стала пытаться попрощаться с ним.
Чуть позже с Башни спустились Гарр и Сиэннэ. Вдвоем.
– А, хищница! – приветствовал Эрну Гарр в своей манере. – Рано ты сегодня. Пойдем с нами чай пить.
Сиэннэ только чуть улыбнулась. Впрочем, Эрна заметила, что в последнее время в ее улыбке стало больше теплоты, больше приветливости. Так, будто она привыкла к новому человеку, зачислила его в некий список «своих», и теперь ей полагается отношение «как своему».
«Богиня ночи», снова оправдывающая свое прозвище ночным бдением, чуть поддернула длинные рука мешковатого свитера, чтобы наполнить чайник и поставить его на площадку кипятильного устройства. Эрна едва не охнула. На руках сирайэна она разглядела многочисленные синяки разной степени свежести. Сразу представились не то драки, не то побои, унижения, издевательства… «Что же это с ними со всеми такое?» – растерянно подумала Эрна.
Все трое уселись за стол, и Сиэннэ устало прикрыла глаза, опершись щекой на кулак. Она лениво размешивала в своей чашке сахар.