Аутодафе

Сигал Эрик

Через два дня все трое Гринбаумов сидели в Филадельфии в кабинете Морта и по громкой связи беседовали с главой международной общины Бней-Симха Моисеем Луриа.

В промежутке Морт успел провести собственное расследование и установить, что за многие годы ребе Шифман прикарманил почти два миллиона долларов и теперь перебрался куда-то в Швейцарию — по-видимому, поближе к денежкам.

Судя по словам Деборы, папа был вне себя от свалившегося на него позора и горя, особенно после того, как адвокат сообщил ему, что репортер какого-то информационного агентства уже

пронюхал о скандале и заставить его держать рот на замке будет нелегко.

Морт пообещал сделать все возможное, чтобы уладить дело и не доводить его до огласки.

Если ему удастся получить список жертвователей за последние десять лет, он мог бы взять на себя труд связаться с заинтересованными сторонами, заручиться их молчанием и пообещать, что все незаконно растраченные средства будут возвращены.

— Но где я возьму такие деньги? — застонал отец.

— Прошу меня извинить, рав Луриа, — сказал адвокат. — Чудеса — это в вашей компетенции, а не в моей.

Я спросил у Деборы, какие срочные шаги папа намерен предпринять. Я отлично знал, что, даже если перезаложить все школьное имущество, это будет капля в море.

Дебора тоже понимала, что собрать такую астрономическую сумму у «наших» совершенно нереально. Но папа не смирится с поражением, сказала она. На семь часов вечера он уже созвал в шуле собрание общины.

— Дэнни, — взмолилась Дебора, — придумай хоть что-нибудь!

Я был в таком шоке от всего услышанного, что туго соображал. Я, конечно, был богат, но такие деньги под подушкой никто не держит. Я постарался не выказать своего отчаяния и успокоил сестру.

— Послушай, Деб, успокойся сама и сделай все, чтобы успокоить папу. Ровно через три часа я тебе перезвоню.

— Слава Богу, Дэнни! — вздохнула она. — Ты наша единственная надежда.

Я повесил трубку, довольный уже тем, что немного успокоил сестру.

Теперь оставалась одна проблема. Я понятия не имел, что мне делать.

52

Дебора

Без четверти семь синагога уже была настолько забита, что молодежи пришлось стоять. Некоторые явились прямо с занятий, дабы не пропустить этого из ряда вон выходящего собрания. Наверху, на балконе, молодые женщины сидели даже на ступеньках.

Ровно в семь часов рав Луриа поднялся. Неверными шагами, с посеревшим от переживаний лицом, он взошел на кафедру и начал словами сорок пятого псалма:

— «Бог нам прибежище и сила, скорый помощник в бедах. Посему не убоимся, хотя бы поколебалась земля, и горы двинулись в сердце морей…»

Он обвел скорбными глазами море напряженных лиц, неотрывно взиравших на него.

— Друзья мои, настал час великой опасности. Эта опасность столь велика, что от нашего сегодняшнего решения зависит, сохранимся ли мы как единое целое или распадемся на тысячу кусочков, летящих в бездну. Я не преувеличиваю! И не боюсь, что что-то, сказанное в этих стенах, разнесется за их пределами, ибо в нашей общине брат не предает брата.

Он глубоко вздохнул.

— Пожалуй, скажу так.

В нашем стаде завелся один, кто поступил с нами всеми, как Каин с Авелем. Виновный не заслуживает, чтобы имя его оберегалось от пересудов, поэтому назову вещи своими именами. Ребе Лазарь Шифман, руководитель нашей ешивы в Иерусалиме, скрылся с деньгами, которые на протяжении многих лет жертвовались благочестивыми иудеями на развитие образования в духе нашей веры.

По толпе пробежал шепоток, и рав подождал, пока люди выговорятся. Он рассчитывал, что воля к действию лишь окрепнет на волне общего возмущения.

— Я мог бы вверить это дело компетентным органам, чтобы они разобрались с вором так, как он того заслуживает. Но тогда будет запятнано наше доброе имя, которое, как сказано в Торе, наше самое главное богатство. Поэтому, — продолжал он, — я созвал вас сегодня, чтобы обратиться к вам с очень необычным призывом. В нашей общине почти тысяча человек. Среди нас есть преподаватели, лавочники, люди скромного достатка. Есть также бизнесмены, располагающие более внушительными средствами. Мы можем смыть с себя позор, если соберем сумму… — Он замолчал, набрал воздуха и с трудом назвал астрономическую цифру: — Почти два миллиона долларов.

Снова по залу пронесся ропот. В воздухе почти физически ощущалась паника.

— Мы уже перезаложили и эту синагогу, и нашу школу, но это даст нам чуть больше двухсот тысяч. Остальное мы должны каким-то образом изыскать силами нашей общины. Не забывайте, — голос рава дрожал от охвативших его чувств, — если нам это не удастся, нас всех назовут преступниками.

Это не призыв по случаю Йом Кипура, когда у вас есть возможность разойтись по домам, все обдумать, обсудить и взвесить. Вы должны мобилизовать все свои ресурсы — и прямо сейчас…

Пока раввин говорил свою речь, председатель синагоги Айзекс и несколько старших мальчиков начали раздавать бланки, которые были распечатаны всего лишь несколькими часами раньше. Наверху девочки раздавали такие же бумажки женской части прихожан.

— Когда вы заполните полученные вами бланки, — заключил рав Луриа, — предлагаю всем встать и пропеть псалмы.

Шум стоял неимоверный. К общему хаосу прибавилось шуршание бумаги и шарканье ног по ветхим половицам.

Через несколько минут собравшиеся, зафиксировав на бумаге готовность пожертвовать ту или иную сумму из своих сундуков, стали один за другим подниматься, чтобы излить душу в молитве.

Тем временем возле кафедры происходил необычный ритуал. Председатель синагоги Айзекс оглашал сумму, обозначенную в очередной записке, а доктор Коэн и еще двое старейших представителей общины суммировали ее с уже названными.

Три четверти часа они судорожно занимались этими подсчетами, по окончании которых рав Луриа издал столь громкий вздох, что вся синагога вмиг смолкла.

— Должен с сожалением сообщить, что мы ни на йоту не продвинулись. Нам не избежать позора. Я составлю краткое заявление, в котором мы дистанцируемся от действий ребе Шифмана и пообещаем возмещение убытков, хотя оно и займет сто лет.