Авантюрист
Шрифт:
— Я боготворила его, — совершенно серьезно ответила Эдит. — И он боготворил меня, когда мы поженились. Наверное, внезапная смерть моего отца помрачила его рассудок. Мы… я имею в виду… я… думаю, только этим можно объяснить его внезапное исчезновение.
Фрэнк едва удержался от смеха. Эдит в своем тщеславии отказывается смотреть правде в глаза и признавать, что он женился на ней ради денег и бросил ее, когда она лишилась их. Преодолев первый приступ ярости, она убедила саму себя в том, что у ее мужа была иная причина исчезнуть.
— А
Все эти годы он изредка спрашивал себя, сообщила ли Эдит о нем в полицию.
Она покачала головой и чопорно произнесла:
— Это не та тема, которую можно было обсуждать с посторонними, тем более с полицией.
В те далекие дни она призвала на помощь всю свою гордость, а гордость не позволила во всеуслышание заявить, что муж бросил ее. Все это в конечном счете сослужило Фрэнку хорошую службу.
Эдит взяла вырезку из газеты и сунула ее в сумку, затем надела перчатки и встала.
— Простите, что побеспокоила вас, капитан Уод, — сказала она. — Я должна была приехать к вам и воочию убедиться… Теперь я вижу, что ошиблась.
— Сожалею, что ваша поездка оказалась бесполезной, — вежливо произнес Фрэнк.
— О, ничего страшного, — возразила Эдит. — В машине меня ждет кузина. С тех пор как наш шофер ушел на фронт, она сама водит автомобиль.
— Для вас это очень удобно, — заметил Фрэнк.
— Вы абсолютно правы, — серьезно согласилась с ним Эдит и, попрощавшись, ушла.
«Совсем не изменилась», — подумал Фрэнк, глядя ей вслед.
Эдит обладала потрясающей способностью находить таких людей, которые соглашались заботиться о ней и выполнять за нее всю работу, видя в ней беспомощного, не приспособленного к жизни человека.
Подобно плющу она постоянно искала себе опору и находила ее в человеке более сильном и так «оплетала» его, что тому приходилось предпринимать отчаянные меры, чтобы освободиться от нее.
Фрэнку стало жаль кузину Эдит, он надеялся, что она окажется достаточно уверенной в себе и здравомыслящей женщиной, чтобы держать Эдит в определенных рамках.
Внезапно со всей ясностью осознав, чего ему удалось только что избежать, Фрэнк почувствовал невероятное облегчение и в изнеможении откинулся на подушку. А если бы ему не удалось обвести Эдит вокруг пальца? А если бы она твердо заявила, что узнала его? Он с ужасом представил, как возвращается к ней, терпит отвратительные сцены и приступы ревности, не в силах что-либо изменить.
Оглядываясь в прошлое, Фрэнк вспомнил, до какой степени Эдит была равнодушна ко всему, что окружало ее: к книгам, театру, газетам, политическим событиям. У него возникло подозрение, что талоны на продукты интересуют ее больше, чем списки погибших, лимитированная продажа бензина — больше, чем победы или поражения союзников.
Но ее нельзя винить в этом, она эгоцентрична по своей натуре, и переделать ее невозможно.
— Для меня было такой неожиданностью
Открыв глаза, он увидел ее, стоящую рядом с подносом в руках.
— Как оказалось, она приходила не ко мне, — сказал Фрэнк.
— Наверное, вы страшно разочарованы.
— Да, очень, — подтвердил Фрэнк. — Она решила, что я тот, кого она знала в далеком туманном прошлом.
— А я-то считала, что она все выдумала, чтобы получить у вас автограф, — улыбнулась ему девушка. — Вообще-то она не похожа на «охотницу за автографами», но, правда, теперь кто только не преследует знаменитостей вроде вас!
— Если вы и дальше будете дразнить меня, — пригрозил Фрэнк, — я вас поцелую.
— Ничего такого вы не сделаете, — поспешно проговорила девушка, — иначе меня уволят, а вас переведут в другой госпиталь, где вам будет гораздо хуже, чем здесь, поверьте мне.
— Ладно, подождем до завтра, когда мне выдадут новые костыли, — пообещал Фрэнк.
Весело рассмеявшись, сестра принялась разливать чай другим больным.
Фрэнку понадобилось некоторое время, чтобы привыкнуть к новым костылям. После нескольких прогулок по саду он уже ловко передвигался с их помощью и вскоре как выздоравливающий офицер получил привилегию выходить за пределы госпиталя.
Он любил пообедать на Пиккадилли, а затем немного прогуляться. Его радовало то, что город, несмотря на четыре года войны, продолжает жить своей жизнью и прилагает все усилия к тому, чтобы люди в военной форме могли отдохнуть и повеселиться.
Обитатели госпиталя леди Худ, выходя в город, надевали военную форму, однако они обязаны были повязывать на рукав голубую ленту, по которой владельцы кафе и ресторанов определяли, что им нельзя подавать спиртные напитки. Нет надобности говорить о том, что вырвавшиеся на свободу больные первым делом снимали эти повязки, отправляясь в ресторан или бар.
Была середина марта. Фрэнк сидел в небольшом баре на Шафтсбери-авеню, который в последнее время стал его излюбленным местом. Неожиданно в бар вошел мужчина.
Фрэнк сразу узнал его, несмотря на то, что они не встречались уже лет десять, и улыбнулся ему. Мужчина пересек зал и сел рядом с Фрэнком.
— Бог ты мой, Суинтон, — воскликнул он. — Я не сразу узнал тебя. Где, черт побери, ты пропадал все эти годы?
Услышав свое прежнее имя, Фрэнк сообразил, что допустил серьезную ошибку. Однако делать было нечего, и он протянул мужчине руку для приветствия.
— Могу задать тот же самый вопрос тебе, Герман, — отпарировал он.
— Теперь меня зовут Герберт Мур, старик, — понизив голос, сообщил тот. — На первый взгляд может показаться странным, что я сменил имя, если учесть, что мои родители обосновались в Англии задолго до моего рождения, но в наши дни сочетание Герман Мюллер режет слух.