Авантюристы, иллюзионисты, фальсификаторы, фальшивомонетчики
Шрифт:
…Иногла служанка обращалась ко мне с несколькими словами на своем татарском диалекте, над которым я мог бы вдоволь посмеяться при всяком другом случае. Сколько я ни бился, сколько ни ломал себе голову над русской грамматикой, — уста мои отказывались произнести внятно хоть бы одно слово этого бычьего языка. К счастью еще, что в два месяца эта девушка кое-как выучилась по-итальянски, настолько, что могла что-нибудь говорить со мной… Никогда я не мог выучиться русскому языку, о котором Ж. Ж. Руссо (невежественный великий человек!) говорит, как об испорченном наречии греческого. Русский язык, напротив того, есть не что иное, как говор, почти первобытный, сложившийся в глубине востока. Я всегда думал, что кто-либо из ученых ориенталистов путем
…Зимою иностранцы здесь беспрестанно отмораживают себе уши, носы и щеки. Одним утром, на пути в Петергоф, я встречаю русского, который, набрав в горсть снегу, вдруг кидается на меня и, крепко ухватившись, начинает тереть мне снегом левое ухо. В первую минуту я принял-таки оборонительное положение; но, к счастью, в пору догадался о причине этого поступка: мое ухо начинало отмораживаться, а добрый человек это заметил, видя, что оно побелело.
…Еще присутствовал я зимою, в день Богоявления, при особенном обряде: я хочу сказать, при водосвятии на реке Неве, покрытой в это время толстым слоем льда. Церемония эта привлекает бездну народа, ибо после водосвятия крестят в реке новорожденных и не посредством обливания, а через погружение нагих младенцев в прорубь на льду. Случилось в тот день, что поп, совершавший крещение, старик с белой бородой и трясущимися руками, уронил одного из этих бедных малюток в воду, и ребенок утонул. Встревоженные богомольцы приступили с вопросом: что значит такое предзнаменование?
— А это значит, — отвечал с важностью поп, — это значит… вот что… подайте мне другого.
Более всего удивила меня радость родителей бедной жертвы. Потерять жизнь при самом крещении, говорили они с восторгом, значит, прямо войти в рай.
Не думаю, чтобы православный христианин мог сделать какое-нибудь возражение на подобный аргумент (очевидно, повествователь жестоко завирается: он не мог быть свидетелем невозможной небывальщины и баснословит с чужого голоса других иностранцев-сказочников. — Д. Р.)…
Далее Казанова рассказывает не совсем правдоподобную, по обстановке, историю о том, как с содействием Зиновьева он купил себе за сто рублей тринадцатилетнюю девочку у ее родного отца. Он называет ее Заирой:
…Прогуливаясь близ Бкатерингофа вместе с Зиновьевым, мы встретили очень молоденькую, еще неразвившуюся девушку, поразительно-хорошенькую, но дико-застенчивую; при нашем приближении она бросилась бежать; а мы по ее следам вошли в избушку, куда она скрылась и где мы нашли ее отца со всей семьей. Девочка спряталась в углу и глядела на нас с тоскливым выражением испуга, как горлица, попадающая на зуб волку.
Зиновьев вступил в разговор с отцом ее. Сколько я понял, речь шла о девочке, потому что она, по знаку своего отца, послушно подошла к нам. Через четверть часа мы вышли из хижины, подарив несколько рублей детям. Тут Зиновьев мне сказал, что он предложил хозяину купить у него дочь себе в служанки, на что тот согласился.
— Сколько же он хочет за это сокровище?
— Цену непомерную: сто рублей… Вы видите, что тут ничего не поделаешь.
— Как ничего не поделаешь? Да это просто даром!
— Так, значит, вы не прочь дать сто рублей за девочку?
— Еще бы. Только согласится ли она следовать за мной и принадлежать мне?
— Она обязана будет, как только поступит в ваше владение, и если рассудок не вразумит ее, то вы в полном праве пустить в ход палку.
— Следовательно, несмотря на ее нежелание, я могу заставить ее быть при себе, сколько мне угодно?
— Без всякого сомнения, — по крайней мере, покуда она не возвратит назад сто рублей.
— Если я ее возьму, какое жалованье должен ей давать?
— Ни полушки: только кормить ее да отпускать, по субботам, в баню, а по воскресеньям — в церковь.
— При окончательном выезде моем из Петербурга дозволено ли мне будет увезти ее с собой?
— Да, только нужно получить на это разрешение, со взносом
— Вот и все, о чем я хотел знать. Теперь угодно вам будет взять на себя труд договориться о сделке с ее отцом.
— Хоть сейчас, коли хотите, — и вздумай вы набрать себе целый гарем, так стоит лишь молвить одно слово; в красивых девушках недостатка здесь нет.
…На другой день утром мы с Зиновьевым опять направились туда; я отдал своему спутнику сто рублей, и мы вошли в избу. Предложение, которое от моего имени заявил хозяину Зиновьев, привело доброго человека в немой восторг и удивление. Он стал на колена и сотворил молитву святому Николаю, потом дал благословение дочке и сказал ей несколько слов на ухо; девочка, посмотрев на меня с улыбкой, проговорила: «Охотно»…
Зиновьев выложил сто рублей на стол; отец взял их и передал дочери, которая тотчас вручила деньги своей матери. Покупной договор был подписан всеми присутствовавшими; мои слуга и кучер вместо рукоприкладства поставили на акте кресты, после чего я посадил в карету свою покупку, одетую в грубое сукно, без чулок и рубашки.
…Я одел ее в платье французского покроя. Однажды я повел ее, наряженную таким образом, в публичную баню, где 50 или 60 человек обоего пола, голых как ладонь, мылись себе, не обращая ни на кого внимания и полагая, вероятно, что и на них никто не смотрит. Происходило ли это от недостатка стыдливости или от избытка первобытной невинности нравов — представляю угадать читателю.
…Кажется, эта девушка (Заира) сильно привязалась ко мне и вот отчего: во-первых, потому, что я всегда обедал с нею за одним столом, что очень ее трогало; во-вторых, за то, что я иногда ее водил к ее родителям, — льгота, которой рабы редко пользуются от своих господ; а наконец, если уже все высказать, так и за то, что я, время от времени, поколачивал ее палкой — действие, общераспространенное в России, но большей частью применяемое без толку. Этот обычай, не всегда удовлетворительный в своем практическом приложении, в принципе превосходен, как местная насущная необходимость. От русских ничего не добьешься путем убеждений, коих и понимать они, кажется, неспособны; словами от них не сделаешь ровно ничего, а колотушками — все что угодно. Побитый раб всегда так рассуждает: «барин мой мог бы прогнать меня долой, да не сделал этого; следовательно, он хочет держать меня при себе, потому что любит; итак, мое дело любить его и служить ему усердно»…
Пора теперь сказать о моей поездке в Москву, бывшей в исходе мая…
Москва. — Отношение старой столицы к новой. — Московское радушие и барское хлебосольство. — Отсутствие щепетильности. — Любезность дам. — Опять Петербург… — Чужестранные ловцы счастья. — Братья Лунины… — Отъезд автора из России в Варшаву…
В Москве я остановился в очень хорошей гостинице. После обеда, особенно для меня необходимого с дороги, я взял извозчичью карету и отправился развозить рекомендательные письма, в числе четырех или пяти, полученных мною от разных особ. Промежутки между этими визитами дали мне время показать Москву моей Заирочке. Она была очень любознательна и приходила в восторг от каждого здания; для меня же в этой прогулке памятно одно лишь обстоятельство: неумолкаемый звон колоколов, терзавший ухо. На следующий день мне отдали все визиты, сделанные мною накануне. Каждый звал меня обедать вместе с моей питомицей. Г. Демидов в особенности был внимателен к ней и ко мне. Я должен сказать, чтобы оправдать эту любезность. Во всех обществах, куда я ее возил, раздавался постоянно хор похвал уменью ее держать себя, грациозности и красоте. Мне было очень приятно, что никто не хлопотал разведывать, точно ли она моя воспитанница или просто любовница и служанка. В этом отношении русские самый нещепетильный народ в мире и практическая их философия достойна высокоцивилизованных наций.