Авантюристы
Шрифт:
Его опасения были не напрасными. Потому что через секунду громоздкая фигура вдовы Завынкиной перекрыла собой коридор.
— Это что здесь такое?! — грозно возгласила вдова, выступая из тени. — Что Вы, сударь, себе позволяете?
Нарышкин поднялся с колен, приняв от Терентия свечу. Поднял ее повыше и стал вполне доброжелательно разглядывать надвинувшуюся на него купчиху.
— Не спится, Аглая Тихоновна? — мягко спросил он. — Опять кошмары мучают?
— Да, мучают! — взревела вдова. — Вы, сударь, и есть мой главный кошмар. Мучитель! Душегубец! Шильник
— Это мои друзья, Аглая Тихоновна, — Нарышкин указал рукой на опустивших глаза гостей. — Вот это… как бишь тебя … Степан… Афанасьевич.
Степан Афанасьевич стащил с окровавленной головы чужой картуз, поклонился и поправил сползший к локтю оторванный рукав.
— А это Катерина… э… как Вас по батюшке?
— Катерина Степановна, — тихо сказала Катя из-за спины отца.
— А вот дядька Терентий… дворник наш… то есть Ваш. — Нарышкин улыбнулся и приятельски подмигнул вдове. — Шли бы Вы почивать, Аглая Тихоновна…
Купчиха, набрав воздуха, разверзла рот — «шире ворот» и, округлив маленькие оплывшие глаза, заорала, едва не задув свечу:
— Чтобы духу вашего здесь не было! Пьяница! Охальник! Я притоны держать у себя не дозволяю! У меня здесь приличные люди проживают, а не какие-либо там всякие разные…
Из своих нор стали выказываться физиономии приличных людей, разбуженных истошными криками вдовы.
Неожиданно мягкий и доброжелательный в своей хмельной благости Нарышкин мгновенно преобразился. Он решительно шагнул к Аглае Тихоновне и взял ее левой рукой за горло, увязнув пальцами в мясистой шее купчихи, легко притянул обмякшую, разом потерявшую свои грозовые очертания фигуру ближе к себе. Затем, опустил шкалик со свечей до уровня расширившихся от внезапного страха глаз Завынкиной, при этом капнул ей на нос горячим воском.
Купчиха сдавленно хрюкнула и зажмурилась.
— Катенька, закройте ваши уши, — попросил Нарышкин. — Мне надо кое-что сказать Аглае Тихоновне.
— Я тебя, корова старая… — почти ласково начал Нарышкин, а затем принялся вполголоса делиться с мадам Завынкиной своими обширными познаниями кабацкого лексикона, время от времени нависая над ней и капая оплывающей свечей на платье купчихи.
Обучающий эффект превзошел все ожидания, когда Нарышкин со словами «надеюсь Вы меня поняли, сударыня» разжал пальцы на горле вдовы.
Побелевшая Аглая Тихоновна, вжав по-черепашьи голову в дородные плечи, часто и быстро моргала редкими ресницами. Постояв мгновение в совершенном оцепенении, она стала, пятясь толстым, как у холмогорской телки, задом, отступать по коридору, а затем с шумом метнулась вниз по лестнице.
— За полицией побежала, — печально констатировал дядька Терентий.
— Это вряд ли, — спокойно возразил Нарышкин, опять устраивая возню с дверным ключом. — Она в такую пору на улицу и нос сунуть побоится.
— Не больно ли Вы ее, сударь, того? — поежился Степан Афанасич.
— Ничего. У нее была хорошая выучка,
Нарышкин покосился на полутемный коридор, в котором маячили белесые пятна лиц приличных людей, и громко объявил:
— А ну-ка, господа, всем спать! Ступайте по койкам! Считаю до трех. Кто не спрятался, я не виноват!
Тут же послышался шум закрываемых дверей, лязг запираемых засовов, и спустя минуту «приличных людей» словно метлой вымело — весь дом погрузился в тишину.
— Прошу вас, входите, — Сергей открыл наконец свою дверь и впустил всю компанию в квартиру.
Глава третья
УГОВОР ДОРОЖЕ ДЕНЕГ
«И надо же случиться на беду,
Что он тогда лишь свой заметил промах,
Как уж вошел. „Ну, — думает, — уйду!“
Не тут-то было! Уж давно в хоромах
Народу тьма — стоит он на виду…»
Первым в квартиру вошел Терентий. Он затеплил еще несколько свечей, и в комнате стало светлее.
— Ну вот, располагайтесь, — Нарышкин указал гостям на продавленный диван. — Терентий, голубчик, принеси-ка воды, пусть Степан кровь обмоет, ну и полотенца там какие-нибудь. Да, вот еще что, еда у нас найдется?
— Поищем, — коротко ответил Терентий и удалился.
— Сделаем так, — поразмыслив, решил Нарышкин. — Час уже поздний, поэтому заночуете у меня. Потолкуем с тобой о деле. А завтра, как говорится, утро вечера мудренее…
— Век бога молить буду, — потупился Степан.
— Вот и славно. Заморим червячка. А засим и побеседовать можно.
Через несколько минут Нарышкин сидел, удобно развалившись в кресле, потягивал принесенное дядькой из дворницкой хлебное и с удовольствием наблюдал, как горемычная компания уписывала за обе щеки нехитрый поздний ужин.
Степану на вид было около пятидесяти лет. Умное, хитроватое, слегка рябое лицо. Рыжая борода «помелом» и шевелюра оставались всклокоченными даже после того, как он смыл кровь и привел себя в порядок, надев старый сюртук, с хмельной щедрости подаренный Нарышкиным. Сюртук сидел хотя и мешком, но все же рукава на нем были целы. Впрочем, Катерина извлекла откуда-то иголку с ниткой и, быстро закончив трапезничать, принялась деловито чинить старую одежду отца.
Нарышкин почувствовал, что невольно залюбовался ею — так хороша показалась она ему при свете свечей. Сосредоточенное, серьезное и вместе с тем очень милое живое лицо, слегка вздернутый носик, глубокие серые глаза, тяжелая коса до пояса.
Степан перехватил взгляд Нарышкина, созерцающий прелести девушки, и едва заметно нахмурился:
— Сергей Валерианович, дозволь спать отпустить Катюшу. Намаялась она.
— Конечно, Терентий, приготовь ей постель!
Катерина отложила шитье, молча встала, поклонилась и проплыла почивать.