Авантюристы
Шрифт:
Сергей ускорил шаг… и едва успел увернуться от стремительно несущейся цугом запряженной четверки вороных красавцев. Черная карета промчалась мимо, едва не задев его. Лица кучера Нарышкин разглядеть не успел… На окнах экипажа — темные шторы. Герба на дверце, кажется, нет… Лакеев на запятках тоже не видать… («Ишь ты, а катит, будто важная персона!»)
Нарышкин в очередной уже раз выругался:
— Вот ведь несется окаянный! Чешет по Невскому так, точно он один в целом свете!
«Добрый барин» с ненавистью посмотрел вслед удаляющемуся
Здесь уже не так дуло, и можно было перевести едва ли не закоченевший дух, подумать, куда направить стопы.
…Внезапно озябший герой наш был окликнут неким щеголем, который, поигрывая дорогой тростью, неспешно фланировал по направлению к Неве.
— Сергей, Сережа! Нарышкин, ты ли это?!
— Левушка? Трещинский! Неужто ты? Вот так встреча!
Нарышкин немедля заключил щеголя в дружеские объятия, из которых тот некоторое время пытался высвободиться, выронив из рук трость.
— Экий ты, брат, однако, мокрый! Ты что же это купаться надумал, — отстранившись, проговорил Трещинский, оглядывая облепленную промокшим сукном крепкую фигуру приятеля. — Все такой же ведмедь! Здоровый, чертяка!
Трещинский поднял слетевший на мостовую цилиндр.
— Да тут вышла одна оказия! — оправдывался Нарышкин. — Перевозчик, каналья, едва не потопил… Лева, «товарищ в битвах поседелый», ты-то какими судьбами?
Трещинский выдержал эффектную паузу, во время которой друг его, отступив несколько назад, смог полюбоваться новеньким, что называется «с иголочки» элегантным фраком «От Ворта» и широким открытым плащом с бобровой оторочкой.
— Однако, каким ты, Лева, коварщиком заделался! — с легкой завистью причмокнул Нарышкин, удовлетворившись осмотром статного франта.
— Да уж, не то что ты, гунька кабацкая! — засмеялся Трещинский и покровительственно хлопнул приятеля по плечу.
— Кстати, почему бы нам не отметить встречу и не хлопнуть по рюмашке кларета? Сейчас адмиральский час, а я вчера большой шлем в покер сорвал, так что угощаю. Тем более, что ты, mon ami, выглядишь почти как утопленник! Я тут, Сережа, одну недурную штофную лавку неподалеку знаю… Ну, двинем? — приятель мягко, но настойчиво подхватил Нарышкина под мокрый локоть и устремился вперед.
— Ты знал, чем меня взять, старый негодяй, — только и смог сказать Сергей.
«Недурной штофной лавкой» оказался «Демутов трактир» на Мойке, и хотя заведение действительно находилось недалеко, Нарышкину показалось, что пришлось-таки порядком протащиться до этой, пожалуй, самой известной Петербургской гостиницы. Извозчиков по дороге не попалось ни одного, только ломовые, а разговор со старым приятелем без рюмки как-то не клеился. Кроме того, небо неожиданно, как часто случается в граде Петра, подернулось мутной поволокой. Из нее стал сеяться мелкий, но холодный не по времени и противный дождик, так что и без того продрогший
Наконец дотопали до места. Усатый швейцар на входе неодобрительно покосился на утративший формы партикулярный сюртук Нарышкина. Сергей тихо выругался про себя.
— Вот понесла нелегкая, — подумал он. — Сидел бы сейчас дома, в тепле, пил пшеничную…
— Ничего, Сережа, не тушуйся своим видом, поднимемся ко мне. Я ведь тут в четвертом этаже комнаты снимаю.
— Что ж ты сразу не сказал, дурака валял!
— Так ведь ты, пожалуй, не пошел бы?
— Высоко забрался! — неодобрительно посопел Нарышкин, когда они поднимались по широкой каменной лестнице.
— Наводнений боюсь! — коротко усмехнулся Трещинский.
— Я в том смысле, что ты, поди, уж до титулярного дослужился?
— Бери выше! — с удовольствием произнес Левушка, устремив вверх холеный указательный палец с перстнем, на котором тревожно сверкнул кровавого цвета камушек.
— Неужели коллежский асессор? — присвистнул Нарышкин.
— Советник, — поправил Левушка. — А что, не по зубам кус?
Левушка рассмеялся и громко, по-хозяйски постучал тростью в дверь номера.
Открыл дверь пожилой тучный лакей в богатой ливрее, наполовину состоявший, казалось, из лысины и огромных бакенбард, напыщенный и важный, как генерал-губернатор.
— Это мой Алексис! — сообщил Трещинский.
Алексис театрально поклонился, колыхнув развесистыми баками.
— Распорядись, голубчик, насчет обеда. Да, и чтобы эти канальи не вздумали подавать всякую chavogne, ты уж проследи.
— Что, Сережа, будешь пить?
— Водку, — коротко сообщил Нарышкин. По губам Алексиса пробежала едва заметная дрожь ухмылки.
— Конечно, как я мог позабыть! — широко улыбнулся Трещинский.
— Ну, входи, брат, не церемонься!
Номер, который снимал Левушка, оказался хорошо и со вкусом обставленными апартаментами, состоящими из трех не очень больших, однако довольно вместительных комнат. Здесь располагались удобные кресла, камин с экраном, украшенным затейливой китайской резьбой; под потолок вытянулось зеркало в массивной раме, имелась фисгармония, зелень в кадках, ковры, а на стенах картины а-ля Вернет. В книжном шкафу тускло поблескивали позолотой дорогих переплетов массивные фолианты. Стопки книг возвышались на полу у стен…
— Вот, это моя холостяцкая нора! — Левушка, помахивая рукой, указал на гостиную. — Обжиться толком не успел, извини, я ведь только недавно из Лондона. Кое-что даже не распаковал еще. К лету, надеюсь, сниму что-нибудь поприличнее. Пожалуй, что и женюсь, чем черт не шутит. Есть у меня на примете одна статс-дама…
— И почем же?
— Кто почем? — не совсем понял Трещинский.
— Почем хоромы твои, говорю? — Нарышкин кивнул в сторону фисгармонии.
— Радужную бумажку ассигнацией выкладывать приходится, с полуулыбкой вздохнул Левушка.