Авдотья и Пифагор
Шрифт:
В итоге в восемь утра они уже были около «клиники» знахаря.
Привезли их все на том же коптящем микроавтобусе. Солнце светило вовсю, расцвечивая богатую растительность, вымытую щедрым ночным дождем. Дышать было вкусно.
Сам хилер приехал чуть позже, на серебристом «Патроле» — причем в весьма богатой комплектации, даже с мониторами в спинках передних сидений. Видать, выданный ему в верхнем мире дар неплохо окупался в мире нижнем.
Клиника же была выдержана, в отличие от джипа, вполне в духе филиппинской деревни. Прилепилась она к боку
В операционной же, залитой светом из трех больших окон, не было ничего, кроме большого массажного стола, хромированного столика с баночками и тюбиками, а также двух пластиковых кислотно-желтых стульев и такого же цвета дешевой пляжной кушетки. Да, еще на светло-салатовой, неровно покрашенной стене весело тикали часы-ходики, наподобие тех, что украшали комнаты наших бабушек.
– Давайте начнем, — предложил Николас, и, видя волнение пациента, бережно взял его за исхудавшую кисть. — Снимите рубашку и брюки, мы поможем вам лечь на стол.
Богданов как-то разом перестал волноваться и неожиданно сам, без посторонней помощи, сумел снять сандалии, брюки и рубаху. Теперь, когда он остался в одних трусах, был явственно виден урон, нанесенный ему злой болезнью. Залезть на стол он сам не смог, да ему и не дали: Августин и Пиф бережно подняли Александра Федоровича и аккуратно уложили на спину.
– Нам можно остаться? — спросила Ольга Николаевна.
– Конечно, — разрешил хилер. — Если хотите фотографировать — пожалуйста. Только не разговаривайте.
Пиф подумал, что было бы здорово заснять происходящее, но ему казалось неудобным в присутствии больного заниматься чем-либо необязательным.
Августин отошел от стола, а Николас, наоборот, к нему придвинулся.
Пока еще ничего не происходило, но было видно, что хилер напряжен. Лицо его покраснело, глаза закрылись. Обнаженные до плеч руки сначала неподвижно висели вдоль туловища, потом он их поднял, растопырил пальцы и начал водить ладонями над распростертым телом пациента, впрочем, не дотрагиваясь до него.
– Рентгеновские снимки нужны? — шепотом спросила Ольга Николаевна.
Хилер на вопрос никак не отреагировал, а Августин испуганно расширил глаза и приложил палец к губам — международный жест, призывающий к полному молчанию.
На лице Николаса появились капельки пота, хотя в помещении по утреннему времени было еще свежо. Постепенно они собрались в тонкие струйки. Августин ватным тампоном осторожно промокнул ему лицо. «Точь-в-точь как операционная сестра доктору Балтеру», — подумал Пиф.
Наконец хилер открыл глаза и заметно расслабился.
– Все, сейчас начнем, — весело сказал он.
«А что же
Теперь Николас был гораздо спокойнее, лицо приобрело обычный смуглый оттенок, без ненормальной красноты. Он поднял обе руки, как пианист перед выступлением, и что-то сказал сыну на местном наречии — пилипино.
Августин молча повернулся и вышел в прихожую, а из кухоньки в операционную зашел другой мужчина, лет тридцати с небольшим, невысокий и щуплый. Когда он успел туда попасть? Наверное, в клинике имелась другая дверь.
– Мой ученик, — объяснил хилер, не опуская поднятых рук. — Луис.
– А Августин? — не понял Пиф.
– Он просто помощник, — улыбнулся Николас. — Ему не дано. Поэтому он закончил обычный мединститут в Маниле.
Отлично. Кому не дано — тот идет в медицинский. Ну да ладно, лишь бы Богданову помогли.
Луис быстро и ловко протер какой-то остро пахнущей жидкостью впалый живот Богданова, а Николас сложил вместе пальцы правой руки и… ввел их больному прямо в тело, в область печени! Левая рука хилера так и осталась над животом пациента.
Пиф аж вздрогнул. Даже если это обман, мистификация, то Александр Федорович должен был сейчас испытывать сильнейшую боль. Но тот лежал с закрытыми глазами и явно от боли не страдал.
Лицо хилера вновь стало напряженным и красным. Он совершил какие-то движения пальцами внутри живота и выдернул их обратно. Теперь — с изрядным куском красно-бурой, обильно кровившей плоти.
Пиф с тревогой взглянул на Ольгу Николаевну. Ему самому, прошедшему анатомический театр и настоящие хирургические манипуляции, стало сильно не по себе. Однако она держалась молодцом. Пиф понял почему: наблюдение одного реального чуда делало теоретически возможным и другие чудеса.
Луис тут же протер место страшной экзекуции своей тряпочкой, и Николас медленно провел по животу сначала правой, потом левой ладонью. Помощник вытер все насухо, и — о чудо! — дыры в животе, которую только что видел своими глазами Пиф, больше не было.
Эх, много бы он дал, лишь бы всезнающий и всеведающий Леонид Михайлович Балтер это увидел! На что сменилась бы его холодная ухмылка?
Николас же продолжил операцию. Раз за разом он погружал пальцы сначала в живот, потом — в грудную клетку Богданова. А на закуску проник в его голову прямо через лобную кость.
Алгоритм был тем же. Пальцы влезают, что-то делают внутри, наружу извлекается кусочек внутренней ткани и шмякается в заблаговременно подставленный тазик. Там уже было кусочков пять таких. Богданова ни разу на тазик не взглянула, а Пиф смотрел во все глаза.
Он не сомневался, что здесь кроется какое-то надувательство. Но какое? Николас орудовал голыми руками. Ни рукавов, ни карманов на легкой майке. Ничего нигде не спрятать.
Честно говоря, материалист и почти доктор Светлов был близок к панике. Потом успокоил себя тем, что фокусник в цирке тоже проделывает невероятные вещи, однако земные объяснения в последующем все-таки находятся.