Август и Джонс
Шрифт:
– Не ожидала, что будет так нелегко, – проговорила мама дрожащим голосом.
– Да, – тихо ответил папа, – но мы уже всё решили. Не стоит себя терзать.
Мама кивнула и утёрла слёзы. Она выглядела измождённой после всех этих осмотров дома, аукционов, сборов и бесконечной бюрократии.
– Как обживёмся, всё будет хорошо, мам, – сказала я, и она стиснула меня в объятиях. От её одежды несло резким запахом бытовой химии, которой она обрабатывала кухню и ванные.
– Такая вот я плакса, – всхлипнула мама.
Папа развернул машину, мы погрузили
Ринго терпеть не может переноску, поэтому я завернула его в мягкое полотенце и прижала к груди, чтобы он успокоился, но кот всё равно сопротивлялся, шипел и царапался.
Я втиснулась между мамой и папой на переднем сиденье и потёрла кровавую ранку на пальце. Ринго жалобно мяукал, и сердце у меня сжималось.
– Включим музыку или аудиокнигу? – спросил папа. Он ещё ненадолго задержал машину перед домом, который был уже чужим.
Мы промолчали. Папа завёл тарахтящий мотор, проехал под аркой эвкалиптов-призраков и вырулил на главную дорогу. В самый последний раз колёса со скрипом прошлись по гравию перед ровным асфальтом, и австралийская овчарка соседей облаяла нас на прощание из-за забора.
Мы отдали ключи в бюро недвижимости и подъехали к обзорной площадке.
– Взглянем на неё в последний раз, – предложил папа.
Мамино лицо оставалось непроницаемым. Она молчала всю дорогу, но сейчас наконец заговорила:
– На это уйдёт не меньше получаса. Давай не будем всё усложнять, Стив. Просто поедем.
– Прогулка нам не помешает, – возразил папа. – Разомнём ноги, подышим свежим воздухом, попрощаемся с родными местами. Идём, Хелен.
– Я останусь в машине, – отрезала мама. – Почитаю книгу.
– Как хочешь.
Мы с папой пошли без неё, но я до последнего надеялась, что мама передумает. К сожалению, когда я обернулась, по тропе вышагивала только кустарная индейка. Земля тут была неровная и холм крутой, поэтому я старалась смотреть себе под ноги. Правый глаз у меня видит почти идеально, а левый мне удалили ещё в младенчестве, из-за рака, и заменили протезом. То есть глубинное зрение, которое помогает воспринимать объёмное пространство, у меня не очень. А ещё я могу не заметить, если слева что-то мелькнёт.
Кустарники на обочине были сухие и коричневые, изнывающие от жажды, а трава и облетевшие листья хрустели под ногами.
– Здесь давно не хватает мощного, затяжного ливня, – сказал папа, словно прочитав мои мысли. – Жалко, конечно. Всего пару лет назад эти места дышали жизнью.
Мы поднялись к серым валунам, покрытым оранжевым лишайником, и нам открылся обширный вид на поля цвета тусклой соломы и редкие стволы эвкалипта на склоне. Пейзаж был всё ещё красивый, но уже не такой, каким я его помнила.
– Ты точно уверен, пап? – спросила я, понимая, что это мой последний шанс его переубедить. – Ты же сам говорил, что никогда не бросишь Коттон ради города.
– Говорил, – признал он. – Но в жизни иногда приходится делать то, чего тебе не хочется, и менять
– Но мы же будем навещать Коттон? Здесь все наши друзья.
– Разумеется. Он навсегда останется нашим домом, неважно, как далеко нас забросит жизнь.
Под горку шагалось намного быстрее и проще, и мы поспешили к пикапу, во весь голос распевая: «Коттон – всё ещё мой дом».
Глава вторая
Август
На улице холодно, и тонкий футбольный джемпер не спасает от порывистого ветра. Мяч несётся прямо на меня. Я пытаюсь оторваться от соперника, но тот словно ко мне прилип. Ноги увязают в грязи, колено ещё ноет – до этого я не смог принять подачу от нашего капитана Рафферти Брауна и растянулся на земле, как расплющенное насекомое.
– Шевелитесь, ребята! – рявкнул папа, нетерпеливо расхаживая вдоль поля. Он взглянул на меня и покачал головой: – Август, ради бога, не жмись в углу!
Вообще родителям не полагается кричать с рядов. У нас даже табличка есть, на которой это написано. Только мой папа тренер, и ругаться на нас – часть его работы.
На меня он орёт постоянно. Ещё с тех пор, как я вступил в команду для самых маленьких «Аускик». Теперь я в «Кошках Лейн Ков». Здесь играют те, кому ещё не исполнилось двенадцать. Даже после тренировок папа отправляет меня к нам на задний двор или в соседний парк – повторять приёмы вместе с моим старшим братом, Арчером.
В регулярный сезон Австралийской футбольной лиги папа всегда берёт нас с собой на стадион «Сидней Крикет». Я там ужасно мёрзну, а матчи длятся по несколько часов. Мне нравится только перерыв между таймами, когда нас угощают пирогом и лимонадом. Я пробовал брать с собой книжку, но обычно папа её отбирает и заставляет таращиться на поле. «Вот, учись у профессионалов, – говорит он. – Смотри, как выглядит настоящая командная работа».
– Август! Давай уже! – крикнул папа.
Я устал слушать его вопли и толкнул соседнего игрока плечом, чтобы вырваться вперёд.
Джо Энджей замешкался, но всё же передал мне мяч. Я каким-то чудом не выронил его в грязь и огляделся, но нас окружали только джемперы вражеской команды, красные с чёрным.
– Пинай его, Август! – требовал папа.
Я разнервничался, что сейчас меня оштрафуют за то, как долго я держу мяч в руках [1] , и пнул его наугад, надеясь про себя, что кто-нибудь из нашей команды подсуетится. Само собой, он попал игроку противника из «Мэнли Бомберс», и тот мощным ударом запустил мяч в сторону ворот, едва ли не через всё поле.
1
Правила австралийского футбола позволяют держать мяч в руках, но время на это ограничено. (Здесь и далее прим. переводчика.)