Август и великая империя
Шрифт:
Наше знакомство с галльскими кампаниями Цезаря очень полно, но имеет свои особенности: для большинства из них единственным нашим источником является сам Цезарь. Нет ни одного античного писателя и не существует никакого археологического свидетельства, по которым мы могли бы его проверить, а мы заранее можем быть уверены, что он нуждается в такой проверке: он занимал в Галлии положение, подобное положению Кляйва и Уоррена Гастингса в Индии; подобно им он боролся с врагами, не понимавшими его системы управления; вел политику, встречавшую много противников в столице, иногда был побуждаем к поступкам, которые не всегда можно защитить с точки зрения строгой морали. Он бывал, вероятно, под сильным искушением несколько исказить факты в своем рассказе. Но такие искажения нужно доказать по его же собственным свидетельствам. Вопрос в том, как мы можем обнаружить это. Р. Гольмз в вышеупомянутой книге [668] подробно — часто даже слишком подробно — рассматривает этот вопрос и в большинстве случаев решает его в пользу Цезаря. Г. Ферреро убежден в противном, т. е. что Цезарь в значительной мере искажает истину, и он старается доказать справедливость
668
C. 346, примеч. 2. — Странно, что Ферреро нигде не упоминает эту капитальную работу, вышедшую в первом издании еще в 1899 г. По справедливому указанию одного критика (Maurice Besnier), нужно сожалеть, что итальянский ученый совершенно не воспользовался последними главами «Римской истории Мишле, двумя статьями Мериме (о социальной войне и о Катилине), «Chevalier Romains» Бело (Belot), статьей Фюстеля де Куланжа «Les Institutions militaires de la Republique romaine» (Revue des Deux Mondes. 1870. 15 nov., p. 296–314), диссертацией Поля Гиро и статьей Фюстеля де Куланжа по вопросу об юридическом праве Цезаря и Помпея, диссертацией d’Hugues об управлении Цицероном Киликии, замечательной книгой полковника Stoffel’s *Histoire de Jules C?sar: guerre civile»; «La vie parlementaire a Rome» Мисиуле, «Casagrandi Sulla guerra sicula fra Ottaviano e Sesto» Pompeo Magno (Raccolta di studi di storia antica. T. 2. Catana, 1896) и некоторыми другими.
Общий ход событий, по описанию Цезаря, весьма прост. Гельветы, несколько ранее прибытия Цезаря в Галлию в апреле 58 г., оставили свои жилища в горных долинах Швейцарии, чтобы завоевать себе более обширные местожительства в Галлии. Цезарь, прибыв в страну, сразу набрал армию, задержал их движение в различных направлениях и, наконец, настиг их огромную колонну — переселение целого народа с женщинами, детьми, скотом, повозками и палатками. Точное местоположение битвы спорно и не имеет особого значения. Видно, во всяком случае, что гельветы остановились и напали на него превосходящим числом. Он поместил свои войска на холме, поставил старых легионеров впереди, прикрыл их кавалерией и оставил новобранцев с багажом на вершине холма, где они, по-видимому, пребывали в бездействии в течение всей битвы. Нападающие гельветы опрокинули римскую конницу и атаковали первую линию пехоты Цезаря; последний приказал солдатам осыпать нападающих дождем дротиков и настойчиво преследовать их. Атака удалась, гельветы отступили и заняли другой холм. Но когда римляне бросились в атаку, другая часть гельветов зашла им во фланг и напала на них сбоку, главная же часть их армии возобновила свое нападение с фронта. Римлянам пришлось сражаться на два фронта: «Битва была продолжительна и ожесточенна», — пишет Цезарь. Наконец враги, хотя и в полном порядке, отступили: одни на свой холм, другие к своему обозу. Вокруг обоза битва продолжалась до полуночи, когда лагерь был взят штурмом и в руки римлян попали дочь и сын предводителя гельветов. Оставшиеся в живых бежали с возможной быстротой, и солдаты Цезаря стали преследовать их лишь три дня спустя. Но беглецы были измучены; они потеряли свой багаж и скот; они слишком были слабы, чтобы захватить себе пищу у галлов, и когда Цезарь предложил им сдаться, они последовали этому предложению.
Так рассказывает Цезарь. Теперь обратимся к Г. Ферреро. Историк признается, что Цезарь описывает первую часть битвы ясно и правдиво; он открывает ложь лишь в словах: «сражались долго и ожесточенно». Очевидно (утверждает он), Цезарь что-то скрывает, иначе он не оставил бы такого спутанного рассказа о конце своей первой крупной битвы. Когда он довольствуется немногими вышецитированными словами и дает нам понять, что никого не брали в плен, он позволяет думать, что искажает истину. В действительности произошло следующее: Цезарь был разбит, и гельветы удалились победителями, и не преследуемые, но, утомленные длинным путем и испуганные, может быть, своей победой, они, без сомнения, страшились, что Рим заставит их дорого заплатить за этот успех. Они решили заключить мир с проконсулом, изъявив готовность вернуться на свою прежнюю территорию… Итак, гельветы устрашились не Цезаря, а Рима. Если бы в день, следовавший за битвой, они напали на утомленную и испуганную римскую армию, то могли бы навсегда спасти Галлию от римского владычества: Дивикон имел в своей власти в течение двадцати четырех часов судьбу Европы; но, удовольствовавшись остановкой Цезаря на одно мгновение, невежественный варвар последовал своей дорогой. [669]
669
Т. 2. С. 16–17, рус. пер.
Это красивые фразы, не имеющие никакого основания и «напоминающие, как английские журналисты в дни, бедные сенсациями, изобретают парламентские кризисы». Г, Ферреро делает то же самое. Он изменяет смысл двух или трех утверждений Цезаря, превращая его замечание, что взял двух знатных пленников, в вывод, что он с трудом взял в плен кого-нибудь. Он отбрасывает рассказ Цезаря о последней части битвы, как спутанный и несостоятельный, и затем дает свой собственный. Таким путем он получает картину, отрывки из которой мы привели выше. К несчастью для него, рассказ Цезаря вполне понятен, он ничего не скрывает и не запутывает, и не надо делать изменений, чтобы сделать его вероятным. С другой стороны, рассказ самого Ферреро вызывает серьезные возражения. Его психология очень странна: варвар, который безрассудно думал, что он разбил римского проконсула и римскую армию, который «держал в своих руках судьбу Европы», отступил и бежал в паническом ужасе, такой варвар, конечно, не существовал в обыкновенном мире: римские генералы и римские армии часто испытывали поражение от варваров в последние годы римской республики. История ранних операций в Галлии
Ошибок полон рассказ не Цезаря, а Г. Ферреро, Но даже если бы не в этом было дело, если бы даже он дал нам новое толкование, соответствующее человеческой природе и свободное от всяких ошибок собственного рассказа Цезаря, мы все же утверждали бы, что эта новая история не может быть принята за подлинную историю. Рассказ Цезаря об этих событиях есть наш единственный древний рассказ о них. Человеку, отвергнувшему его, не остается ничего, на чем бы он мог обосноваться. Г. Ферреро в действительности совершенно неправ, утверждая, что гельветы навсегда разбили бы Цезаря. Нельзя писать истории, исходя из того, что могло бы быть. Нет ни одного события в древней или новой истории, которое было бы передано с такой подробностью, которая не допустила бы ловкого критика найти в рассказе недостатки.
Второй пример метода Ферреро мы заимствуем из царствования Августа. Этот правитель горячо желал основать династию, которая могла бы унаследовать его власть и положение. Он имел только одного ребенка, дочь Юлию, и пользовался ею для своих династических планов с холодной безжалостностью, обнаруживающей худшие стороны как его характера, так и его политических взглядов. Он последовательно выдавал ее замуж за трех мужей. Второй из них, Агриппа, был достаточно стар для того, чтобы быть ее отцом. Третий, Тиберий, совершенно не годился быть ее супругом. Это был недоверчивый и гордый человек, неспособный склоняться или сделаться популярным как в высших, так и в низших классах Рима, но прекрасный администратор и первостепенный генерал, любимый своими солдатами. Подобно многим гордым натурам, он, вероятно, был приведен к своим несчастьям собственным характером, а в тот момент, когда мы знакомимся с ним, он был ожесточен еще особой неудачей. Август, приводя в исполнение один из своих фантастических планов, побудил его в 11 г. до Р. X. развестись с любимой им женой и жениться на Юлии.
Другие причины делали его положение еще более трудным: хотя он был усыновлен Августом, сделался его зятем и был единственным сотрудником старого императора в трудном деле управления, но все же не был его наследником и даже лично не был любим им. «Соправителем» императора он сделался не ранее 12 г, до Р. X., но даже тогда не мог надеяться наследовать его власть. Август имел двух молодых внуков, сыновей Агриппы и Юлии. Они, по его мысли, должны были наследовать ему, и, делая Тиберия своим соправителем, он публично объявил старшего внука, Гая, своим наследником. Тогда Тиберий возмутился. На двадцать два года старше Гая, он не желал быть открыто заменен им.
Его брак с Юлией был также несчастен, и не по его вине: еще до брака с ним Юлия вела предосудительный образ жизни, известный всему Риму, кроме Августа. Тиберий вследствие этих двух причин внезапно отказался от занимаемой им общественной должности и удалился на Родос. Это знаменитейший в истории случай отречения, вызванного мрачной и оскорбленной гордостью. В свое время он вызвал много разговоров и соображений относительно его мотивов. Август, встретив препятствие в своих планах, в гневе обратил его удаление в настоящее изгнание на много лет; но задолго еще до его окончания одна из причин его удаления вполне оправдалась. Августу были представлены доказательства, что его дочь Юлия виновна в прелюбодеянии, продолжавшемся много лет и со многими лицами. Подобно другим, окружавшим Августа, она исчезла со сцены, будучи отправлена в изгнание, и провела остаток своей жизни вне Рима.
Таков остов истории, каким он дошел до нас и принят, например проф. Домашевским, посвятившим ему, так же как всему царствованию Августа, обширную главу. Г. Ферреро наделяет этот остов странной жизнью. Он выбрасывает личность Августа, превращая монарха или, как он предпочитает его назвать президента, в простую куклу. Взамен этого он прибавляет две партии, на которые наши античные авторитеты не дают никаких намеков. С одной стороны, он помещает пуританскую аристократическую партию, поддерживавшую традиционную суровость римских нравов и бывшую партией Тиберия, в которой тот играл роль нового Катона Цензора. Эта партия будто бы вынудила у Августа знаменитые законы 18 г. до Р. X. о нравственности и браке. С другой стороны, итальянский историк помещает котерию молодых людей с более либеральными или более легкомысленными идеями, поэтом которых был Овидий, а социальным вождем Юлия. Эта партия, говорит Ферреро, ненавидела и боялась Тиберия. Она-то и заставила Августа, против его желания, усыновить своего внука Гая в качестве наследника. Мальчик, несмотря на свою молодость, уже принадлежал к партии Юлии. Его дед поместил его под наблюдение учителей, подобно Веррию Флакку, известных как сторонников старой школы нравов, но им не удалось привлечь его к пуританизму. Таким образом, его назначение наследником изображается не как личное желание Августа, чтобы ему наследовал его прямой потомок, а как победа одной социальной партии над другой. В течение нескольких лет партия Юлии управляла Римом и даже провела ряд финансовых и социальных мероприятий. Наконец, отчаянные усилия пуритан дали ясные доказательства дурной жизни Юлии и вынудили Августа изгнать ее, хотя и не вернули обратно Тиберия.
Таков этот интересный рассказ, но место ему, во всяком случае, не в истории, так как, повторяем, наши античные источники не содержат никакого свидетельства о существовании партии пуритан или котерии прожигателей жизни. Они даже содержат намеки, что Веррий Флакк вовсе не был особенно консервативен в своих взглядах. Обычная версия событий, описанных нами, вполне понятна: здесь, как в примере с галльской победой Цезаря, нет никакой надобности в новом толковании. Тут опять психология Г. Ферреро страдает недостатком: как он неправильно понял гельветов, так неправильно понял и цивилизованного итальянского государственного человека. Человек, победивший Антония, поставивший единовластие на место олигархии, водворивший в Средиземном море мир после трех поколений постоянных беспорядков, удвоивший размеры римских владений и передавший мирную и хорошо организованную империю в неоспоримое наследие своим преемникам, был не из тех людей, которые предоставляют управление другим и разыгрывают роль марионеток.