Август
Шрифт:
– Привет. Ты, кажется, Владик?
Мальчик плавным движением поднял глаза на того, кто задал ему вопрос. Осмотрел Лопырева с головы до ног. После небольшой паузы кивнул в знак согласия, и еще плотнее прижал колени к груди.
Лопырев перевел взгляд в сторону скучающих караульных и кивнул в сторону выхода. Те поняли жест и молча вышли.
– Как ты сюда добрался, Владик? Ты ведь ширяевский, это далеко отсюда.
Мальчик не отвечал, и снова пристально посмотрел на Лопырева, куда-то
– Ты должен мне все рассказать. Мы не враги для тебя, и мы хотим тебе помочь. А для этого мы зададим тебе вопросы, и тебе надо на них ответить. Здесь у нас все очень строго, так что будь молодцом.
– Кто это – мы? – Мальчик задал свой первый вопрос.– Мы же тут одни.
Лопырев немного растерялся. Странный вопрос. Понятно же, кто такие мы, зачем об этом спрашивать.
– Мы – это сотрудники этого учреждения, люди, которые нашли тебя, я, мои коллеги и мой начальник, к которому я отведу тебя после беседы. Мы не желаем тебе зла.
– Вы не можете говорить за всех. Только за себя. И все равно я вам не поверю. Те люди, что нашли меня в кустах дербенника, не были слишком уж добрыми ко мне.
– Они обижали тебя?
– Нет. Но если бы я бросился от них убегать, мне досталось бы по ушам. Они мне так прямо и сказали.
– Это все требуется ради дисциплины. Там опасно, и ты мог погибнуть. Так как ты добрался до … сюда?
Мальчик смотрел в одну точку куда-то в сторону. Казалось, перед ним сейчас всплывают все трудности, которые ему пришлось преодолеть по дороге сюда.
– Тебе кто-то помогал? – Лопырев продолжил свой допрос. Видно было, что воля у паренька несгибаемая.
– Нет, мне никто не помогал. Я сам добрался.
– Зачем?
Мальчик встретился глазами с глазами Лопырева. У него на лице отразилось удивление.
– Я думал, вы и так все знаете. Вы же все знаете. У меня здесь папка. Я хотел его увидеть.
– Мы знаем, конечно знаем, но…
– Зачем тогда спрашиваете? – мальчик перебил Лопырева, – спрашивайте о том, чего не знаете!
– Ты шел сюда пешком?
– И пешком, и не пешком. По-разному шел. Иногда плыл. И вот добрался. Это было трудно иногда, но я знал, что доберусь.
– Кто тебя надоумил отправиться в такой сложный путь? Ты не мог сам. Тебе явно кто-то помогал.
Лопырев никак не мог поверить, что шестилетний ребенок мог пройти тридцать километров пешком, местами – вплавь, и при этом не заблудиться, не умереть, и добраться до нужного места.
Мальчик посмотрел на него теперь уже гневно.
– Вы думаете, что я – тупица? Это потому, что мой отец – преступник?
– Тихо, не кипятись.
– А я и не говорил, что мне было легко.
Лопырев вздохнул.
– Хорошо, значит, ты был один. С кем ты живешь в Ширяевске?
– Один живу. То есть с теткой. Но ее никогда не бывает дома. А если бывает, я ухожу оттуда.
– Она обижает тебя?
– Да что вы заладили, обижает-не обижает! Какая вам разница? Разве что-то изменится, если я сейчас начну вам жаловаться? Отдадите меня в приютский дом? Или себе заберете? А? – он почти кричал.
– Я уточняю то, что мне необходимо уточнять. – Лопырев начал понимать, что перед ним непростой шестилетний ребенок. И его тон стал более сухим и официальным.
– Мне нужен будет твой адрес. Мы отвезем тебя домой при первой возможности. Сейчас тебе нужно будет немного подождать. Может ты чего-то хочешь? Пить?
Молчание в ответ. Смотрит по-прежнему в угол. Лопырев, поколебавшись, сел за стол оформить все, что услышал, в документ. Слышно было в тишине как скрипит авторучка по жесткой разлинованной бумаге.
Мальчик заговорил.
– Что стало с папкой? Я слышал, в него стреляли. Его убили?
– Нет… не убили. Он жив. Пока жив. Стреляли… не то, чтобы в него. А потому что…
– Дисциплина, да, я понял. То есть, в него не попали?
Эти прямые детские вопросы выводили Лопырева из равновесия. Он не мог ему врать, но и всю правду говорить тоже не мог.
– Попали. У него ранение. Он в больнице и ему помогают.
– Сначала стреляют. Потом помогают. Вы странные.
– Тебе не понять, мал еще.
Снова этот быстрый гневный взгляд в сторону Лопырева.
– Он умрет?
– Я не знаю.
Последнее было правдой. Откуда Лопырев мог знать наверняка? Только предположения самого раненого – больше у него ничего не было. Хотя у него все равно оставалось чувство, что он что-то не договаривает. Он продолжал писать. Но вдруг оторвался от документа и вопросительно посмотрел на мальчика.
– Как долго ты просидел под стеной? Ведь ты не знал, когда именно там пройдет строй, и что он вообще пройдет именно там.
– Долго сидел. Я и не знал. Я чувствовал просто, что надо ждать там.
Мальчик крепче обхватил руками ноги, положив подбородок на колени. Лопырев завис на полминуты, разглядывая его. Чувствовалась в нем какая-то сила, которая не позволяла взрослому задавать ему лишних вопросов. Сила и что-то еще… Суровость, несвойственная детям. Отсутствие наивности. Лопырев вернулся к своей работе. Писал долго, изредка поглядывая на мальчика, и вскоре начал замечать, что тот клюет носом на неудобном стуле, не меняя позы.