Августовский рассвет (сборник)
Шрифт:
Лицо лейтенанта пожелтело, как воск.
— В таком случае все пропало, господин майор!
— Еще нет, дорогой Бобоча, если Чуря находится там. Если ты полон решимости лично избавиться от Чури, тебе нужно немедленно отправиться туда.
— Господи, как это я не подумал? А если его там нет?
— Тогда все пропало. Значит, Сфат уже прибыл и в этот момент они оба находятся в лучшем случае у капитана Теодореску.
— Неужели ничего нельзя сделать? — И Бобоча, засунув в карман шинели пистолет, который он извлек из кожаной кобуры, направился к выходу из укрытия.
Между
— Что ты бродишь, Марин? Что тебе не спится?
— Слава богу, как спится! Но меня погнал за тобой господин лейтенант. Зол как черт.
— Ничего, успокойся. А тебе я знаешь что посоветую? Пристройся где-нибудь в окопе и поспи до утра. Лейтенанту в эту ночь ты не понадобишься.
— Такого не может быть! Я его лучше знаю. Хочешь, чтобы у меня неприятности были? Не знаю, что с ним: будто взбесился.
— Делай, как я тебе советую… А скажи, господин майор не ушел?
— Нет. И Белдие там.
— Так!.. Тем лучше.
Когда Андрей Чуря вошел в укрытие, он чуть не столкнулся с лейтенантом, который уже хотел отправиться за ним.
— Вы меня вызывали, господин лейтенант?
Майор не дал лейтенанту ответить:
— Послушай, сержант! Почему ты позволяешь себе не выполнять мой приказ? Кого я послал в полк: тебя или Белдие?
— Меня, господин майор!
— Тогда повторяю: почему ты позволяешь себе не выполнять мой приказ?
— Господин майор, думаю, не имеет смысла разыгрывать спектакль друг перед другом. Хочу вам сообщить, что Ион Сфат сейчас находится у господина капитана и рассказывает, что ему понадобилось у немцев, а главное — объясняет, почему он вернулся.
В это мгновение раздался выстрел. Лейтенант Бобоча целился в сердце сержанта, но пуля прошла через левую руку Чури. Он молниеносно выпустил короткую очередь из автомата. Пули впились в доски, поддерживавшие потолок укрытия. В первую секунду Чуря хотел выпустить очередь в грудь лейтенанта, но в самый последний миг отвел ствол автомата. Рассудок победил.
— Предатели! Всех порешу!
От страха Бобоча выронил из рук пистолет, а Белдие инстинктивно бросился на землю и начал умолять плаксивым голосом:
— Не убивай меня, браток, я ни в чем не виноват! Чтоб меня громом поразило, если я знаю, о каком предательстве ты говоришь!
— Ладно, увидим, насколько ты замешан в подлости, которую готовили эти двое!
Майор Каменица, не теряя присутствия духа, спокойно курил сигарету. Только по тому, как часто он мигал, было видно, что это спокойствие чисто внешнее.
Услышав пистолетный выстрел, а затем автоматную очередь, Збырча и Зэган вбежали в укрытие с автоматами в руках.
— Как видите, нет смысла строить иллюзии. Я ожидаю распоряжений относительно вас.
С этими словами Андрей Чуря вышел из укрытия, оставляя за собой полоску крови из раны в руке.
Через двадцать минут в
На участке взвода, которым никогда больше не будет командовать предатель Сильвиу Бобоча, вновь установилась тишина.
В укрытии, где еще стоял запах крови, сержант Андрей Чуря, которому было поручено временно принять на себя командование взводом, второй раз менял повязку на руке.
В это время со стороны позиций гитлеровцев в ночное небо взвилась ракета. И прежде чем она потухла, на позиции взвода обрушился град мин.
Андрей Чуря вышел, чтобы отдать распоряжение. Шедший вслед за ним Гица Кэшару сказал:
— Бесятся фрицы, что мы их надули!
Не успел он закончить, как вдруг оттуда, со стороны стыка батальона с советской частью, загрохотала русская артиллерия. Сделав несколько залпов, гитлеровские минометы замолчали.
Гица Кэшару обрадовался:
— Видел, неня Андрей, как нам помогли товарищи?
— Да, да! — ответил Андрей Чуря, обнимая его за плечи.
Драгош Викол
Августовский рассвет
Повесть
Я вел фронтовой дневник, тетрадь для записей, куда привык в часы затишья заносить самые тяжелые случаи, которые нам приходилось переживать. Иногда я писал в ней и стихи. Если вернусь с войны, говорил я себе, то напишу книги. Не одну книгу, а несколько… Естественно, после войны времени у меня будет хоть отбавляй, чтобы засесть за работу и писать пусть не каждый день, но хотя бы пару дней в неделю. И тогда будет достаточно перелистать фронтовой дневник, чтобы воспоминания ожили, приобрели ясные очертания, заговорили. Я отыщу в них самого себя, отыщу людей, бывших рядом со мной, которых, возможно, мне больше не доведется встретить. Разбуженные воспоминания станут книгами…
Я уже видел свои книги в витринах магазинов и произносил их наименования: «Рассказы о ничейной земле», «Кровавые дороги», «Августовский рассвет».
Как легко писать книги в мыслях!..
Итак, у меня был фронтовой дневник, и я перед каждым боем или заданием оставлял его своему земляку, старшине Шоропу из полевого обоза, человеку старше меня по возрасту. Я лично вручал ему свой дневник или пересылал через связного без каких-либо объяснений. Получая тетрадь, Шороп, высокий и крепкий, внимательно смотрел на нее, потом направлялся к повозке, где держал свой походный сундучок, открывал его и клал дневник в большой конверт, на котором был написан мой домашний адрес. Он никогда не говорил мне об этом конверте, но я его видел. Может, из-за этого конверта всегда, когда я шел в атаку, у меня возникало такое чувство, будто какая-то частица меня готовится безвозвратно уйти и что эта частица, что бы ни случилось со мной, будет жить и попадет туда, куда я всей душой хотел бы вернуться.