Авиатор: назад в СССР 7
Шрифт:
Командир провёл постановку задач. На боевые вылеты сегодня снова никто не полетит. Командование продолжает отодвигать начало операции. На справедливый вопрос «а чего все ждут», Томин, после нескольких эпитетов на «великом и могучем», объяснял следующее:
— Не могут согласовать с афганцами этот вопрос. Нечего нам лезть первыми. Пускай «зелёные» сами разбираются, — сказал командир, упомянув прозвище афганских войск. — Однако можем дождаться, что духи уйдут в горы или вообще в Иран. Попробуй их потом вылови.
— А почему
— Потому что ребя это командование. Оно объяснять не обязано, — ответил Томин. — По самолётам. Гаврюку задержаться на минуту.
Валера с командиром вышли из класса вслед за остальными лётчиками, а Паша начал мне ставить какую-то непонятную задачу.
Мендель предупредил меня, чтобы никуда не отходил. После того как он закончит, карточку облёта закроют быстро и мне нужно будет слетать, чтобы продлить себе минимум для посадки.
— Мне Валера ничего такого не говорил. Куда спешить? Погода ещё долго будет плохой, — поинтересовался я, вытягивая ноги на стуле.
— Я тебе говорю, как старший, понял? Летишь сегодня на своём самолёте, — начал Мендель давить на меня.
— Паш, я не хочу грубить, но я сегодня запланирован лететь с Валерой на спарке, а не на каком-то другом борту, — ответил я, но наш разговор был услышан Гнётовым, который и поспешил всё разрулить.
— Родин, капитан Мендель передал тебе моё указание, согласованное с командиром полка. Вопросы? — деловитым тоном спросил Григорий Максимович.
— Никак нет, товарищ майор. Задание на полёт? — уточнил я.
— Минимум у тебя 300 на 3 скоро выйдет. Так что слетаешь пару кругов с проходами от ближнего привода и на посадку, — всё так же с видом опытного воина произнёс Гнётов.
В моём допуске по нижнему краю облаков и видимости на посадке Григорий Максимович не ошибся. Противиться его указанию было бы неверно. Тем более что он, как заместитель командира эскадрильи, это дело с Томиным согласовал.
Через полтора часа, мой новый самолёт уже ждал меня на стоянке. Всё тот же МиГ-21 модификации «бис», вот только расцветка пустынная. Будто его у Египта или ещё какой-нибудь пустынной страны выпросили.
Паши уже не было ни в классе, ни возле самолёта. А ведь мог бы и рассказать мне про этот борт. Как он себя ведёт? Какие особенности?
Видимо, перепоручил всё Дубку, который ходил вокруг самолёта и… вставлял заглушки. Что-то новенькое!
— Елисеевич, ты чего зачехляешься? — спросил я, подойдя к конусу воздухозаборника.
— Сергеич? А я уже думал не подойдёшь. Вот решил зачехляться. Все уже закончили, — ответил Дубок, намекая на то, что плановые полёты уже все выполнили.
— Расчехляй. Мне пару кругов надо слетать, — сказал я, помогая вытаскивать заглушку из двигателя.
— Вы же с Гаврюком должны были лететь на спарке?
— Поменялись планы. Давай поторопимся,
На улице сегодня прохладно. Так что пришлось даже кожаную куртку одеть. Дождь уже не накрапывал, но облака висели довольно низко. Видимость тоже не самая хорошая. Очертания горного хребта видны не самым лучшим образом.
Запустил самолёт, запросил разрешение на руление и… понеслась! Рулить пришлось очень даже коряво. Обычно педали в нейтральном положении, с небольшими отклонениями при поворотах. Здесь же правая педаль у меня почти на упоре.
— 202й, разрешил на полосу, по кругу 1500, — дал мне команду руководитель полётами, когда я подрулил к полосе.
— Понял. Рассчитываю правым разворотом, — доложил я.
Разбег по полосе. Самолёт начинает слегка бросать из стороны в сторону. После включения форсажа всё устаканивается. Отрываю нос, и самолёт начинает трясти. Хоть взлёт прекращай!
Отрыв! Резво начинаю набирать высоту. Тут же вхожу в облака и продолжаю бороться с самолётом. Только его выровняю, он у меня начинает уходить в сторону, если судить по приборам. Главное, чтобы они тоже не были такими же проблемными.
— Янтарь, 202й на первом, 1500 занял, — доложил я и начал выполнять разворот.
Давно я не испытывал такого «наслаждения»! Вокруг всё серое, где-то высоко едва виден солнечный свет, в кабине всё гудит.
И показания приборов в норме, и отказов не высвечивается. Начинаю ловить его, триммируя положение в горизонтальной плоскости. Попробовал выровнять его по горизонту, но всё равно трясётся. Ещё пару раз отключил автопилот и заново выровнял самолёт. Опять то же самое. На посадку-то, как заходить не пойму.
— 202й, на втором, 1500, — доложил я перед разворотом на посадочный курс.
— 202й, заход, — дал мне команду руководитель полётами.
Только после второго прохода дальнего привода и момента обнаружения полосы, МиГ стал послушным. Такое ощущение, что самолёт «боялся» лететь. Будто это не бездушная машина, а самый настоящий живой организм.
Приближается торец полосы, начинаю смотреть вперёд и влево. Касание бетона и самолёт спокойно бежит по влажной полосе. Парашют выходит без проблем. Тормоза работают отлично. И даже нет того перекоса педалей, как при выруливании.
— Нормальный аппарат, — сказал я, но Дубок смотрел на меня, будто я провинился. — Чего такой суровый взгляд?
— Мне тут Мендель, чтоб он провалился, списочек принёс. Очень даже вовремя, — ответил Елисеевич.
— И что там? Какие пожелания? — улыбнулся я.
— Начать с хорошего? — переспросил Елисеевич?
— Конечно.
На этом все хорошие новости и закончились. По мнению Дубка для нас выбирали самые худшие борта на передачу. Один из них достался мне.
Пока я сидел в кабине, мой техник достал листок и доложил обо всех неисправностях.