Авиаторы об авиации
Шрифт:
Но где люди — там и проблемы. Проблемы нравственные, идейные, психологические... Помните знаменитый чапаевский вопрос: «Где должен быть командир?» Война показала, что решить этот вопрос применительно к комиссару — особенно комиссару авиационной части, комиссару-летчику — никак не проще, чем применительно к командиру. Тем не менее Борис Евдокимович Рябов — комиссар 7-го гвардейского авиаполка — в первые же дни боев решил для себя эту проблему без особых колебаний. На замечание командира полка о том, что, мол, комиссар чересчур зачастил с полетами, Рябов отвечает: «Хорошо вовремя сказать ободряющее слово. Но самому слетать и показать пример сейчас, по-моему, куда важнее...» Этот эпизод говорит читателю гораздо больше, чем сказали бы иные пространные рассуждения о психологии бойца или о месте политработника в действующей армии.
Вообще В. Емельяненко владеет лаконичной и в то же время емкой
Среди особенно удавшихся персонажей повести хочется назвать летчика Н. А. Зуба — личность, не только саму по себе чрезвычайно интересную, но и важную для раскрытия некоторых существенных принципиальных позиций автора.
Обстоятельства сложились так, что В. Емельяненко был уже наслышан о боевых делах Зуба, когда впервые лично встретил его. Встретил — и... разочаровался: «Совсем не таким ожидал я увидеть знаменитого летчика Южного фронта... Какой-то плоский, лицо птичье... Вот тебе и богатырь...» Намеренно подчеркивая «негероичность» внешнего вида Зуба, автор очевидным образом полемизирует с живучими представлениями о том, как «положено» выглядеть героическому персонажу. Полемизирует так же, как это делали не раз другие, столь же бесспорно компетентные в данном вопросе авторы, — вспомним хотя бы, как Герой Советского Союза Наталья Кравцова подчеркнуто подробно описывала далеко не безупречную выправку и нельзя сказать, чтобы очень бравый вид лучшего штурмана женского легкобомбардировочного полка Героя Советского Союза Евгении Рудневой. Вряд ли это простое совпадение. Видимо, и Емельяненко, и Кравцовой, и другим авторам, касавшимся вопроса «внешний вид героя», есть с чем и с кем полемизировать...
...Правда, позднее, когда Зуб снял шинель, ордена на его застиранной гимнастерке заставили присутствующих в известной мере примириться с недостаточно лихой внешностью их обладателя, ибо, как замечает автор: «Четыре награды тогда были редкостью. За выслугу лет и в круглые даты боевых орденов не давали».
Но подлинное, окончательное знакомство летчиков 7-го гвардейского с Зубом состоялось, конечно, не в разговорах, а в деле — в боевом вылете, где он был ведущим. Если в первом боевом вылете Холобаева мы видели мужество, развитое чувство долга, наконец, высокую общую квалификацию летчика, позволившую ему сориентироваться в сложной и незнакомой обстановке, но в то же время очевидное отсутствие боевого опыта, плана, подготовки, вынужденное проявление импровизации там, где хотелось бы опираться на предвидение, — то в боевом вылете группы Зуба увидели новые важные черты. Увидели торжество не только такого же мужества, воли, чувства долга — эти качества требовались каждому воину всегда, от первого до последнего дня войны, — но и предусмотрительности, опыта, подлинной воинской мудрости — словом, умения воевать ... Сопоставление этих двух важных эпизодов вряд ли случайно и вряд ли показательно для одного лишь 7-го гвардейского штурмового авиаполка.
В. Емельяненко подчеркивает: «Зуб не любил лихачества в воздухе. Он исключал из полетов все, что было рассчитано на внешний эффект». И это — очень важное наблюдение, касающееся уже не просто черты характера отдельного человека, пусть самого незаурядного. Это — принцип. Это, если хотите, — философия воина! Много лет спустя, в спокойные, мирные дни найдутся бойкие молодые люди, знающие войну лишь понаслышке, которые назовут подобные принципы «рассудочными принципами портных — семь раз отмерь, один раз отрежь». Таким бойким молодым людям особенно полезно почитать книгу В. Емельяненко, потому что все ее содержание свидетельствует: боевые летчики ничуть не меньше портных стремились всегда, когда возможно, сначала «мерить», а лишь затем «резать», стремились воевать по-деловому, умно, расчетливо, без погони за внешним эффектом...
Кстати, в своих воззрениях на сей предмет Емельяненко отнюдь не одинок.
Один из самых блестящих асов советской истребительной авиации, дважды Герой Советского Союза Арсений Васильевич Ворожейкин, — кстати, сам автор пяти чрезвычайно интересных книг воспоминаний боевого летчика {10} , — сформулировал свою точку зрения весьма четко: «Смелость в наших условиях — в расчете». Или в другом месте: «Бой —
10
А. В. Ворожейкин. Истребители. М., Военное издательство, 1961; А. В. Ворожейкин. Над Курской дугой. М., Военное издательство, 1962; А. В. Ворожейкин. Рассвет над Киевом. М., Военное издательство, 1966; А. В. Ворожейкин. Под нами Берлин. Горький, Волго-Вятское издательство, 1970; А. В. Ворожейкин. Рядовой авиации. М., Издательство ДОСААФ, 1972.
Емельяненко не стремится изобразить себя и своих товарищей по полку этакими сверхчеловеками, не ведающими чувства страха. Он, как, наверное, всякий фронтовик, полностью разделяет мнение поэтессы Юлии Друниной: «...кто говорит, что на войне не страшно, тот ничего не знает о войне» — и убедительно показывает читателю не отсутствие страха, а его преодоление! Причем начинает не с третьих лиц, а с самого себя — откровенно рассказывает, как в первом боевом вылете, увидев вокруг разрывы зенитных снарядов, рефлекторно шарахнулся в сторону, но тут же вновь вернулся на боевой курс и вместе со всей группой ударил по цели... Вспоминая мечты летчиков о будущем Параде Победы, В. Емельяненко с болью добавляет: «И, наверное, каждый тогда подумал: «А кому из нас доведется пролететь над Красной площадью в тот солнечный день?..» Или вот он рассказывает о получении группой, в которой сам был ведущим, боевого задания: «...сдерживаю себя в движениях, говорить начинаю медленнее. Этим, конечно, не заглушить волнения, которое ледышками покалывает где-то там, внутри. Но свое волнение нужно уметь скрыть...» — и скрывает, применяя при этом специально отработанный «педагогический» прием: держать папиросу так — опершись локтем о стол и расслабив предплечье, — чтобы она не дрожала в пальцах («Действует на ведомых успокаивающе...»).
Трудно переоценить не только человеческую привлекательность, но и точный воспитательный эффект подобной откровенности, позволить себе которую может настоящий герой. Читатель, особенно молодой, воочию убеждается, что присущий (обязательно присущий!) ему самому инстинкт самосохранения — не свидетельство моральной неполноценности, начисто закрывающей дорогу к смелым поступкам, а нормальная реакция человека на опасность. Реакция, которой можно управлять, которую можно (а в ряде жизненных ситуаций обязательно нужно!) подавить — в чем, в сущности, и состоит истинная смелость. Говоря об этом, В. Емельяненко следует добрым традициям лучших произведений нашей литературы — вспомним хотя бы рассказ Д. Фурманова о переживаниях комиссара Клычкова в его первом бою.
Что же толкает Емельяненко, как, впрочем, и Кравцову и многих других, пишущих на «авиационную тему» авторов, на такую откровенность? Ведь вполне могли бы они, честно пройдя свой путь военного летчика или летчика-испытателя, потом взять да включиться в этакий лихой барабанный стиль: не ведали, мол, страха — и баста!
Думаю, что здесь они проявили, точнее — продолжали проявлять смолоду воспитанное в них летной профессией (хотя, конечно, не ею одной) чувство ответственности за то, что они делают, говорят, пишут...
Ответственность за думы читателей, за формирование взглядов на жизнь у молодежи, наконец, ответственность перед такой категорией, как правда. Причем последнее не только потому, что правда, так сказать, вообще лучше вранья, но и потому, что она эффективнее — сильнее любого вымысла...
Щедро рассыпая примеры высокого мужества, проявленного его товарищами по оружию (о себе в этом плане он говорит крайне сдержанно), автор книги не боится показать исключения из общего правила — людей, которые не смогли или не захотели пойти по этому пути: дезертира летчика Иванова или майора К., осужденного трибуналом за систематическое уклонение от боя. Характерная подробность: в тылу, до вылета полка на фронт, майор К. на митинге в своем пламенном выступлении громче всех заверял: «Первый «эрэс» я выпущу за нашу Родину, второй — за товарища Сталина!» Отличать показную фанфарно-барабанную лихость от подлинного мужества — вот чему, кроме всего прочего, учит книга «В военном воздухе суровом...».