Шрифт:
Annotation
Гусев-Оренбургский Сергей Иванович
Сергей Гусев-Оренбургский
Авимелехов
Гусев-Оренбургский Сергей Иванович
Авимелехов
Сергей Гусев-Оренбургский
Иллюстрация: В. Сварог.
Владыка Дионисий был большой любитель музыки и пения. Слава о его певчих шла по всем соседним епархиям. Его служения в соборе обставлялись всегда пышно и тожественно. Наплыв молящихся был так велик, что по большим праздникам в собор пропускали только по билетам людей наиболее уважаемых и благочестивых, за чем следила полиция. Одно у владыки было горе -- протодиакон Северозападов. Человек уже старый и лысый, он говорил как-то по-петушиному, причём все гласные у него походили на одну:
– - Мо-ром Го-сподо помо-о-ломсо-о!
Среди духовенства шла шутливая молва, что владыка каждодневно со слезами молится:
– - Боже, даждь ми протодьякона!
Однажды владыка ехал по епархии.
Впереди, как водится, скакал во злу голову ключарь с местным благочинным. За ними, запряженная парой, катилась черная архиерейская карета. Из её квадратного окна смотрело темное владыкино лицо, худое, сплошь заросшее, с черными задумчивыми глазами, над которыми все время нервно шевелились густые сердитые брови. Позади в тарантасе ехали: протодиакон Североападов и двое певчих -- русый дьякон Храмов бас и тенор Свистунов, -- оба любимицы владыкины. По маршруту владыка должен был ночевать в Конноникольском заводе, но дорогою сломалось колесо у кареты и починка заняла так много времени, что к вечеру едва добрались до глухого лесного поселка Кизильбаш, где не было даже и церкви, а только молитвенный дом. Кизильбаш населяли нагайбаки, люди дикие, плохо говорившие по-русски. Православные только по необходимости, они тайно справляли мусульманские праздники и держались веры Магомета. И местность, где они жили, была дикая и красивая: тут было преддверие гор, сплошь покрытых лесом. Наскоро сколоченные и уже полуразрушенные избы лепились у серых скал над горным ручьем, бурно лившимся каскадами.
Когда солнце скрылось за горами, ночь наступила быстро, без зари. В темноте молитвенный дом сиял огнями и двери его были распахнуты. Карета с шумом подкатила к ограде. Владыка вышел, но прежде, чем идти в храм, приостановился, взглянул на горы, прислушался к неумолчному шуму ручья и вздохнул всею грудью прохладный душистый воздух.
– - Красота Господня велия, -- сказал он сухим басом, -- о. ключарь, здесь ночуем.
– - Но здесь не готовились, владыка,--- почтительно возразил ключарь, -- никаких удобств...
– - Много ли мне, монаху, надо? Камень под голову, а сверху... Господня риза.
И владыка взглянул в звездное небо.
В темноте ключарь иронически усмехнулся:
– - Воля владычня!
Ночевал владыка у священника в просторном старом доме. Его удобно устроили в зале, куда в распахнутые окна доносился шум ручья и сердитый гул горного ветра. Перед сном владыка долго беседовал со священником. Он сидел на диване, а священник почтительно стоял перед ним. Священник, из нагайбаков, человек плотный и черный, с грубыми манерами и тягучим голосом, говорил с лёгким татарским
– - Гу... гу... гу, -- гудело в комнате, словно громадный шмель бился в окна.
Владыку охватывала приятная дремота, но он боролся с нею и почитал долгом расспрашивать.
– - Какие же вы меры принимаете, батюшка?
– - Меры привлечения.
– - отвечал священник, -- через станового.
– - Ну, а лично, своими увещаниями вы их привлекаете?
– - К долгу исповеди и святого причастия, -- сказал священник, -- дважды в год привлекаю... через начальство. Остальное время... сам привлекаю.
Владыка слегка задумался.
– - А хор у вас есть?
И едва он это сказал, стало похоже, что шмель вылетел в окно и радостно закружился.
– - "Хо-р"!
– - почти запел батюшка. Да у него такой хор, что из соседних сел слушать приезжают. Он с увлечением стал описывать -- какой у него хор. Но в это описание постоянно вторгался какой-то человек, который как будто помогал и в то же время как будто мешал батюшке. Выходило, что без этого человека не было бы хора, но человек был такой, что хора как бы не было. Батюшка и хвалил и ругал его одновременно, но и хвала, и ругань были как будто уж и неумеренны. Когда же оказалось, что у этого человека голос яко труба архангельская в день страшного суда, у владыки прошел сон и он привстал с дивана.
– - Пошлите за ним сейчас, хочу его видеть!
Священник смутился.
– - Его видеть нельзя, владыка святый.
– - Как нельзя?
– - Нельзя...
– - Разве он дух бесплотный?
– - слабо улыбнулся владыка.
– - Не то...
И священник, с некоторою яростью, стал объяснять, какой это невозможный человек. За год он выпивает больше, чем все село, и при этом ведет себя, как Голиаф: всех задирает и вызывает на бой. И еще не нашлось до сих пор Давида, чтобы победить его. Когда же не пьет, уходит в горы с ружьем и пропадает неделями. В случае экстренной надобности, его приходится вызывать оттуда звоном. У них условлены даже некоторые сигналы.
– - Так он и сейчас в горах?
– - Да, владыка.
– - Вы его не вызывали?
– - Не предполагал владыка, что остановитесь.
– - А обо мне у вас какой сигнал?
– - Трезвон, владыка святый, с перерывами в пять ударов.
Владыка встал.
– - Распорядитесь трезвонить. Завтра буду служить.
– - Но, владыка...
– - Что еще?
– - Я должен...
– - Ну?
– - Вас предупредить, что... надежды мало: с ним иногда одновременно это случается.
– - Что?
– - И горы... и запой.
Владыка круто взглянул на него и задвигал бровями.
– - Звонить!
Вскоре в воздух поплыли тонкие и нежные голоса маленьких колоколов молитвенного дома. В полночной мгле они на перебой как будто рассказывали что-то очень веселое, напевали и по-детски лепетали, а горы хмуро их слушали. Церковь была освещена -- там готовились к архиерейскому служению: мыли, чистили, чинили. В кухне, чтобы не беспокоить владыки, угощались: дьякон, тенор, ключарь, благочинный и Северозападов. Лица у них были уже багровые, и они говорили шепотком что-то очень веселое, отчего Северозападов сгибался, как змей, в хватался за живот, Громов бесшумно хохотал, широко разинув рот и напоминая кашалота, а благочинный и ключарь утирали слезы. Матушка с дочерью сбились с ног, угощая их. У дочери были холодные черные глаза, и, если бы ей монисты, она бы совсем походила на татарку, небольшого роста и стройную. Свистунов попытался было говорить ей какие-то любезности, но она так холодно и гордо обвела его взглядом, что он сконфузился и смолк. А владыка сидел в тихой и темной зале у окна и глубоко вдыхал влажный и ароматный воздух. Сон его прошел. Ему казалось, что горы отзываются на звон нежным детским лепетом и смехом, хотя темное лицо их сурово, задумчиво и хмуро.