Авимелехов
Шрифт:
Некая мысль волновала владыку.
– - Яко труба, -- шептал он.
– - яко труба архангельская... Посмотрим!
... В церковь народа набралось очень много: любопытно было посмотреть на "большого муллу".
– - Ал-херей, ал-херей!
– - кричали по селу нагайбачки.
И быстро говорили друг другу что-то по-татарски.
Русское население пришло все целиком, разодетое по-праздничному. Служение совершалось очень торжественно. Батюшка некоторые молитвы прочитал по-татарски и это понравилось владыке. Понравился ему и хор: голоса были подобраны на славу! Но хором управлял Громов... А тот человек,
Служение подошло к концу.
Уже владыка вышел и стал лицом к народу, чтобы сказать свое архипастырское наставление. Темное лицо его было сердито и недовольно, а брови непрерывно двигались. Внезапно в это время на площади, за окнами церкви, возник смутный говор и шум... и быстро вырос как бы в гул сраженья. Слышались крики, вперемешку татарские и русские слова. Раза два что-то рявкнуло, прорычало.
И вдруг крики и шум заглушил густой рёв, как бы исходивший из львиной пасти.
– - Шир-р-р-ре бе-р-ри!
Хмурое лицо владыки расцвело, распустилось в улыбку, брови поднялись и стали, как дуги.
– - Что это?
– - тихо спросил он, прислушиваясь.
Священника как бы поражал медленный удар.
– - Владыка...
Голос его сорвался.
– - Это... это...
– - Он?
– - также тихо спросил владыка.
– - Да, это он... Икотов... регент, про которого я...
Владыка сделал перед собою властный жест рукой.
– - Привести его сюда!
– - Владыка!
– - бросился с клироса от окна ключарь.
Подбежал и почтительно согнулся:
– - Этот человек в невозможном виде: пьян, буен... и растерзан!
Владыка вспыхнул и резко повернулся.
– - Я сказал! Позвать!
Все пришло в движение, заволновалось.
Кто-то бежал и расталкивал народ, кто-то кричал. Сторожа без толку суетились. Духовенство шепталось и, вытягивая головы, тревожно смотрело на церковную дверь, за которой как бы тяжко вздыхал побеждённый и связанный лев. И вот, во всю величину распахнутой двери, словно нарисовался портрет громадного человека с большим багровым лицом, круглыми, очень выпуклыми, дикими глазами и ярко вздувшеюся красной жилой на лбу. Вокруг головы его как бы пылало пламя взбитых рыжих волос, и это пламя, бородой и усами, ниспадало на широкую выпуклую грудь. Его тащили, подталкивали, а он упирался и словно застрял в дверях. Казалось, его тащила целая толпа лилипутов. А он, не глядя, только отстранял их рукой и, вскинув голову, и слегка опустив нижнюю губу, словно выпив чего-то кислого, смотрел в ту сторону, где стоял владыка.
– - Отпустите его!
Голос владыки прозвучал властно, но мягко.
– - Человек божий, подойди сюда.
Beликaн тяжело двинулся, не спуская взгляда своих воспаленных глаз с лица владыки. Толпа расступалась перед ним широкою улицей. Он подошел, встал перед владыкой и с глухим вздохом повалился ему в ноги.
– - Встань!
– - сказал владыка.
Но он не вставал.
Среди глубокого молчания владыка повторил с ласкою:
– - Встань!
Тотчас священник и Северозападов с двух сторон подскочили к нему, чтобы помочь исполнить волю владыки. Но, отстранив их рукою, он поднялся сам,
– - Владыка, -- сказал он.
Подобно легкому раскату грома прозвучал его голос по церкви.
– - Владыка! Я грешник... грешник окаянный, не дерзаю смотреть в лицо твое!
И он снова хотел грохнуться в ноги.
Но владыка быстрым движением руки остановил его.
– - Человек божий, как зовут тебя?
– - Леонтий.
– - А по отчеству?
– - Михайлович.
– - Слышал я, Леонтий Михайлович, и сам чувствую, что одарен ты от Господа талантом многим.
Он помолчал.
– - Спой мне что-нибудь.
– - Владыка, у меня...
– - растерянно бормотал великан, -- у меня сегодня... голос...
– - Ничего! Спой, спой для владыки.
Он обернулся к благочинному.
– - Дайте ему спеть "Иже Xерувимы " Бортянского. Ноты дайте.
Но великан поспешно сказал:
– - Я и без нот наизусть знаю.
Он стоял перед владыкою, странный и нелепый в своей растерзанной одежде, с лохматой головой, еще недавно хмельной, но уже протрезвившийся от неожиданного приключения. Он смотрел растерянно и испуганно. Но, когда начал петь, сначала голосом хриплым и неуверенным, он как-будто позабыл обо всем на свете. Голос крепнул, рос, становился чистым, звучным и поражал своей красивой силой. Стали отзываться окна и звякать в унисон какие-то металлические предметы. Как-будто вздрагивала и, вздыхая, затихала сама церковь, слишком маленькая для громовых волн его голоса.
Владыка слушал, склонив голову, недвижный.
Молчание царило некоторое время в церкви, когда певец кончил; владыка, повернувшись с растроганной улыбкой к благочинному, произнес потихоньку;
– - Я чувствую себя на небесах: так ангелы поют славу пред престолом Божьим!
Благочинный задумчиво опустил глаза.
Владыка ласково взглянул на певца.
– - Женат?
– - спросил он.
Тот взглянул удивленно.
– - Нет, владыка.
– - Женись. Даю тебе две недели сроку. Через две недели явишься ко мне. Посвящу тебя в протодьяконы.
При этих словах по церкви пошел легкий шумок, а Северозападов, как от змеи, отскочил от великана и горделиво-гневной походкой отошел сначала на клирос, а потом в алтарь. Великан же, пораженный и растерянный, смотрел на владыку, не веря слуху своему.
– - Владыка, -- сказал он тихо, -- я необразованный.
Владыка улыбнулся.
– - У тебя дар Божий.
Тогда великан грохнулся в ноги владыке и неистово закричал с буйными слезами в голосе:
– - Владыка, владыка святый, я недостоин! Я грешник... грешник от юности моей... и умру грешником!
– - Раскайся.
– - Не могу... владыка святый!
Он кричал, как бы в отчаянии, повергнутый у ног владыки, не поднимая лица.
– - Я пьяница... пьяница, владыка святый, разве вы не видите?!
И замолк.
Слова в церкви наступило молчание.
Владыка тихо сказал.
– - Это -- слабость художественных натур, что ж сделаешь. Но я буду молиться за тебя и возьму тебя на свое попечение, Бог даст, и исправишься.
Благословил его, лежащего:
– - Встань и исполни волю владыки. Только вот фамилия твоя... как?