Аврора Горелика (сборник)

Аксенов Василий Павлович

ОЛАДА

Да ведь гигантские же расстояния, миллионы и миллионы световых лет, мириады и мириады звезд…

ГОРЕЛИК

(с нарастающим раздражением). Там нет никаких расстояний, никаких мириад, никаких звезд и никаких лет.

ОЛАДА

Что же, значит, там и нас быть не может?

ГОРЕЛИК

Во всяком случае, там нет нашего воображения, оно исчезает с последним вдохом, равно как и наши слух и зрение отмирают мгновенно со смертью глаз и ушей. Идя на дуэль, черт возьми, надо все-таки представлять себе не жизнь, а не-жизнь, согласен? Отвлекись от видов бытия, подумай о видах не-бытия, то есть об отсутствии видов. Подумай напоследок, потому что потом уже не подумаешь,

если я не промажу. Разумно звучит «я мыслю, значит, я существую», но лучше на всякий случай попрощаться с разумом, равно как и со своей драгоценной индивидуальностью, которая станет частью непознаваемого. Итак: «Я не существую, значит, я не мыслю». Если уж что-то от нас и останется, то, может быть, лишь какие-то мимолетности и пронзительности вроде жалости к бродячей собаке, или восторга от запаха травы, или странного щемящего вдохновения, что я испытывал в детстве, когда слышал, как дед поет с еврейским акцентом «И девушка наша в солдатской шинели горящей Каховкой идет»; иными словами, наши личности превратятся в пучки подобных мимолетностей и пронзительностей. И то дай Бог! Вот если бы мы сейчас вдруг отказались от дуэли, но не из-за страха за свои сути, а из-за пронзительной невыносимой жалости друг к другу, быть может, эта жалость бы и осталась от нас навеки. Но мы не откажемся, я первый не откажусь, потому что ревность во мне сильнее жалости, потому что я дерусь за свою девушку, то есть за свою бренную жизнь. И потому от этой дуэли ничего не останется, кроме разлагающегося трупа. Или двух трупов. Или трех трупов.

ВОРОНЦОФФ

(накачивается яростью). Откуда ты это все знаешь, нувориш? Что будет, чего не будет, что останется, чего не останется? В каком марксизме ты это прочел? Приезжают всезнайки, отученные от Бога, и начинают нам лекции читать на краю могилы. И девушка это не ваша проходит в шинели, а наша, наша! Пусть вы превратили ее в проститутку, но она наша! Стреляй!

Два выстрела звучат одновременно. Воронцофф падает. Горелик, пошатнувшись, остается на ногах. К барьеру прыгает Олада.

Одновременно просвистывают в воздухе два ножа. На этот раз падают оба дуэлянта.

И на рощу падает мрак. Ярко освещается сцена бала. Все общество танцует свинг. Какаша выкаблучивает вокруг крутящегося в кресле-каталке Фамуса. К ней подтанцовывает Лиди.

ЛИДИ

А это правда, душка, что вы одновременно и графиня, и княгиня?

КАКАША

(словно подкошенная, падает на пол). Он убит! Вы слышали выстрелы?

ЛИДИ

Я слышала не только выстрелы, но и свист ножей.

КАКАША

Мой жених убит! И мои мужья убиты! Они все трое убиты!

Затемняется сцена бала с агонизирующей в центре Какашей. Узенький луч света начинает бродить по роще, где лежат три недвижных тела.

ВОРОНЦОФФ

Я убит.

ОЛАДА

Я тоже.

ГОРЕЛИК

Про себя пока не знаю.

ОЛАДА

Славка, у тебя зажигалка еще работает? Подожги одну березку и давайте уходить с молитвой.

ВСЕ ТРОЕ

(поют). Господи, прости и помилуй! Во имя Отца и Сына и Духа Святого прими и со святыми упокой, если можешь.

Все трое неподвижны. Над ними, как свеча, потрескивает в огне березка.

Снова ярко освещается сцена бала. Вся группа персонажей и гостей, кроме Какаши, неподвижно лежащей на сцене, словно подстреленная чайка, повернулась лицами в сторону снежной горы. Там происходит нечто трудноописуемое – какой-то комок пульсирующей разноцветной энергии стремительно движется вниз.

МИМИ

Боже мой, кто это?!

ФЭЙМОС

Разве вы не узнаете? Это движется к нам, это стремительно спускается к нам с горы не кто иной, как Бенни Манделл!

Настоящий Бенни Манделл, а не тот, что здесь был, не Лжебенни. Тому, Славке Горелику, казалось, что это все он сам тут у нас закрутил или какой-нибудь его автор из «Третьей волны», но нитки были в руках у настоящего Бенни!

Того, другого, больше нет,Но настоящий прибыл к ночи,Могуч, как древний большевик,И, как священник, непорочен!

СОФИ.

Как он несется! Не пылит!Сверкают кубики и ромбы!Техничен, как Жан-Клод Килли,Непредсказуем, словно Томба!

МИМИ.

Теперь я вижу, это демон,Перед которым ниц пади!Он не мужчина и не дама,Он супермен и господин!

НАРД.

Он пресечет дурные толки,Дурное слово пресечет.Проверит памяти шкатулки,Введет моральный пересчет!

ЛИДИ.

О настоящий Бенни Менделл.Мой брат, ты жизни режиссер!Надеюсь, припасешь ты крендельДля страстных рыженьких сестер?

МАММ.

Готов работать при обмене,В законном браке результатПредъявлен будет брату БенниВ законный срок и без затрат.

КАКАША

(с трудом приподнимается с пола и остается на коленях).

Простите, Библия и Тора.Прости, мой Бенни, стажа нет!Я выпала из партитурыИ не вписалась я в сюжет.

РЕПОРТЕРЫ.

Здесь назревает, без сомненья,Сюрприз для этих горемык:Как плод классического семени,Немейшая из сцен немых.

Тем временем наша массовка, как живая, так и искусственная, приветствует криками и взмахами рук приближающегося Настоящего Бенни Манделла, НБМ. И вот он является, огромный, почти парообразный, переливающийся всеми цветами спектра и за спектром, своего рода индюк, но ногами сродни медведю. Из него исходит какая-то музыка барокко, густая басовитая виола, и под нее же он как бы танцует или, вернее, выступает самовлюбленным гоголем. И напевает! Бар-там-баб-онди-онди-бра. Длинным хлыстиком он ненавязчиво, но не оставляя никаких других шансов, организовывает персонажей в немую сцену.

КАКАША

Почему обязательно так? Ведь это уже давно стало клише.

НБМ

Клям-био-буран-тиг-лон-тиг-уанти. Трам-био-шар-транти-флинти-просонти.

Под мышкой у Фэймоса звонит телефон. Несмотря на гипнотическое воздействие НБМ, банкир прикладывает свою мыльницу к уху.

ФЭЙМОС

Здравствуй, Лавр Корнилович, здравствуй, ваше высокопревосходительство! Как вы там на Папуа? Считаешь, что можно стреляться? Любой еврей древнее нашего аристократа, ты так считаешь? У них уже Иерусалим стоял, а у нас только волки бегали, я тебя правильно понял? Ну, прощай, родной, нас тут в немую сцену организовывают.